Максим Черепанов - Сказатели. Русский фантастический альманах фантастики и фэнтези. № 1, 2014

— С какими детьми? Не значится в документах никаких детей.

В приоткрывшуюся дверь заглянул красный, встрепанный Виталий:

— Господин полковник, разрешите доложить…

Руководство устало приподняло седую бровь:

— Ну что там, Виталий? И давай без чинов.

— Дети отказываются повиноваться приказам.

Олег оттолкнул стоящего в дверях офицера и помчался по полупустому коридору в противоположное крыло. В голове металась одна мысль: только бы ничего не натворили… только бы не прорвало на полную реализацию их способностей.

Вся четверка обнаружилась в коридоре. Сбившись в тесный клубок, мальчишки и Галя закрывали собой съежившуюся на полу, плачущую Изу. На окрики и побои дети практически не реагировали — лишь вздрагивали и жались друг к другу плотнее. Олег плохо помнил, куда и кого из взрослых он бил, ему плевать было на приказы и последствия их нарушения. Это были его дети. Его. И, кроме него, некому было их защитить.

Оттащили, заломили руки за спину, по-доброму успокоили коленом в живот. Прежде чем его уволокли, Олег успел крикнуть:

— Иза! Ты — сказатель! Надо поверить! Открой дверь, беги! Можно!..

— Зря ты это сделал, Олег.

Болело все. Или только скованные за спиной руки? Боль пульсировала в вывернутых запястьях, змеилась по телу, впивалась кривыми острыми зубами. Больно было даже от солнечного света, льющегося из окна. Олег поерзал на стуле, отворачиваясь от раздражающего сияния. Пахло осенними кострами, горьковатой листвой.

— Ты прекрасно знал, к чему это приведет. Ну дал ты им ласку, расслабил — и что? Ради чего ты научил их огрызаться, идиот? Они все равно не смогли бы оказать должного сопротивления. Ты обрек проект на провал, а образцы — на уничтожение. Эти существа без чувства страха способны угробить мир. Ты понимаешь?

Руководство не то, чтобы гневалось и топало ногами — скорее, пребывало в отчаянии. Иначе Олега расстреляли бы еще вчера, а не притащили бы на этот моноспектакль. Он просто молчал и старался не слушать. Слова усиливали головную боль.

— Зачем ты это сделал, отвечай!

А что ему было ответить? Что он любит этих детей? Что Иза ему дороже всего НИИ, всех секретов государства с его миллиардами? Что у детей должно быть детство и право на сказку? Что не все можно держать в кулаке, не всего добьешься угрозами и подавлением? Не поймет все равно. Олег молчал, глядя в пол.

— Иза все рассказала, можешь не отпираться.

Ерунда и ложь. Она послушная, знает правила. Про тарелку — любимая присказка. Он улыбнулся и покачал головой. Мели, Емеля…

— Зря не веришь. У нас есть способы заставить говорить даже немого.

Полковник взял со стола диск, вставил его в привод компьютера, запустил. Олега развернули лицом к экрану. От увиденного перехватило дыхание.

Бледное личико с дорожками от слез на щеках. Бессмысленный взгляд неподвижных, как у куклы, глаз. Ни страха, ни искорки жизни. Ремни, фиксирующие к подлокотникам кресла тоненькие руки у локтей и запястий. Покрытые синяками и ссадинами маленькие ступни, не достающие до пола. Тихий, бесцветный голос:

— Он сказывал сказки. От сказок тепло и тянет вверх. Улыбался — и улыбались мы. Не страшно. Картинки яркие. Их можно рисовать в голове — никто не видит, не узнает, не отнимет, не накажет. А с ними хорошо… Он хороший. Лучше всех. Он никогда не делает больно и плохо. Всегда рядом — и становится хорошо. Он приносит сказку — и страх уходит… Я не боюсь. Придет Олег. Он сказатель.

Олег понял, что плачет.

За неимением карцера Олега заперли в одном из пустующих боксов. До выяснения обстоятельств и принятия окончательного решения — как сказал ему приносящий еду солдатик. Дни тянулись один за другим, ничего не происходило. Только сны. В них его звали дети. И Иза тянула за руки: «Скажи… скажи…»

Присутствие Изы он чувствовал постоянно. Как ноющую боль, как неудержимое желание бежать, полагаясь лишь на интуицию, как гнетущую тоску. Знал точно — зовет, просит. Говорил вслух в пустой надежде, что его уникальная девочка услышит сквозь стены и расстояние. Говорил, что все хорошо, что она сама — сказатель хоть куда… Скажет, пожелает — и все исполнится. Иза, только пожелай крепко-крепко, слышишь…

Потом сны пропали. Резко.

К вечеру ему сказали, что детей больше нет. «Врете вы все», — вымученно усмехнулся он, Иза здесь. Он ее все еще чувствовал.

Ночью в городе выли сирены, не смолкая до утра.

А утром пожаловало само руководство.

— Тебе повезло, парень. Эвакуация. В столице доигрались с одним из наших образцов — из тех, кого они якобы к психиатрам забрали. Пожар на АЭС за городом, локализовать не удается. У тебя шанс исчезнуть. Ты молодой парень, начнешь все сначала — если повезет убраться отсюда. Протоколы допросов я потерял, расследования по срыву проекта не будет.

— Господин полковник!

Руководство остановилось в дверях:

— Что еще?

— Их… всех?

Полковник выглянул в коридор, убедился, что с Олегом он один на один. И только потом ответил:

— Иза пропала. Из-за тебя. Хотя разницы нет никакой: реактор рванет — и ее не станет.

— Как пропала? В каком смысле?

— В прямом. Дверь в стене. А за дверью — поле ромашек. Ромашковое поле за порогом — и на уровне седьмого этажа. Представляешь себе такое? Туда никто не сунулся. Все, хватит вопросов. Беги, если есть куда. Теперь уже все равно.

Полковник вложил ему в руку пистолет — тот самый, что у Олега изъяли первым делом после ареста.

Олег прошел по опустевшему зданию. Никого. Все уже эвакуированы, что ж полковник-то — в числе последних? Постоял у окна возле детских спален и вернулся в свою комнату. Плюхнулся на кровать. В голове было пусто и гулко.

Отлично. Горит АЭС. Если объявлена эвакуация города — там безнадега. Полная. Чернобыль все еще помнили многие. А тут будет посерьезнее Чернобыля. Ядерный взрыв. В радиусе нескольких десятков километров не останется ничего живого. А тех, кто успеет сбежать, достанет радиация. Сколько времени проживет человек, получив огромную дозу облучения? Немного. Явно немного. И уходить на тот свет от острой лучевой болезни — препогано.

Эвакуация по сути своей бесполезна. Стоит ли рыпаться? Безусловно. Только для себя он не находил веской причины бежать очертя голову.

Включил радио. Послушал новости. По прогнозам, пламя доберется до реактора часов через шесть или меньше. Сколько это — «меньше»? Пять, час, минута? Посидел, полистал бумаги. Дневники, доклады, бланки анализов, ленты кардиограмм вперемешку с детскими книжками, сваленные в кучу на полу. Основательно искали, да…

«Скажи…»

Он замер, держа в руках книгу. А ведь Иза где-то здесь. Уже здесь или вернется. Обязательно вернется — ведь ей больше некуда идти. И он здесь. Он ее дождется.