Павел Буркин - Сила Мира

— Представьте крылатую ящерицу размером с корабль, на котором вы прибыли. Броню, по крайней мере снизу, не берут и легкие пушки — только тридцатифунтовые, если выстрелят чугунными ядрами и попадут. Магия бессильна, когда применяется напрямую. Пользуясь случаем, от имени Империи Ствангар и Храма Аргишти благодарю Воителя Аргелеба Крейтона и Старшую жрицу Исмины Неккару. Империя не забудет их помощь. Молю мудрого Судью, чтобы справились.

— Что случилось? — хрипло спрашивает Амелия. Если с храмовым отрядом что-то случилось… Предчувствие не обмануло.

— Они идут на Север с армией, дабы прикрыть ее от ударов с воздуха, — поясняет Миллимет. — Но после того, как армия прошла Бретшадду, связи с ней нет. Буду рад, если они целы и невредимы, но выяснить ничего нельзя — проклятые твари отрезали Север от Империи, оттуда не поступало вестей с лета. Мы, кажется, отвлеклись, а ведь ситуация ухудшается с каждым часом…

— Что происходит с магией? — интересуется у аргиштианца Мелхиседек.

— Магия будто сошла с ума. Вблизи Рубежа наши жрецы, владеющие Даром, уже боятся его применять — рядом будто источник противонаправленных чар. Возможно, искаженные магические потоки и породили Тварей Ночи…

— Это еще цветочки, — «радует» Миллимета Мелхиседек. — Ягодки будут, когда ваши жрецы не смогут колдовать вообще.

— Мы знаем. События на Севере позволяют считать, что Твари Ночи не подвластны направляемым на них чарам. Возможно лишь косвенное воздействие. Но, по-видимому, Вестники способны подавлять любую магию на определенном участке.

— Невозможно! — изумляется Фредегар. — Магия — вторая сущность Мира!

— И, тем не менее, это так. Они уничтожают магию в Мире, независимо от систем. Поэтому мы не сможем все время сдерживать чудовищ. У армии нет надежных средств защиты от драконов. Почтенный Кузнец Эккерхард, есть ли у Храма Кириннотара средство для борьбы с воздушным противником? Империя готова заплатить за него почти любую цену…

Главу Храма Кириннотара нетрудно принять за гнома. Невысокий — на полпальца ниже даже Амелии, — он невероятно широк в плечах. Лицо, красное от жара тиглей, покрытое оспинами ожогов от раскаленного металла — тщательно выбрито (наверняка чтобы не подпалить бороду), с тяжелым подбородком и неожиданно высоким лбом — кажется, выковано из орудийной меди. А крупные, мозолистые руки кузнеца дают понять — жрец носит титул Кузнеца Кириннотара с большой буквы не случайно. Эккерхард выглядит этаким простодушным трудягой, смысл жизни которого — в превращении невзрачных криц металла в шедевры. Но Амелию внешностью не обманешь: под личиной простачка скрывается умный и, скорее всего, жестокий политик. Другим защиту интересов Храмов и паствы Боги и не доверяют.

Голос у Эккерхарда под стать внешности — низкий, похожий на рык бас, способный заглушить лязг в кузнечной мастерской и рев пламени горна.

— Есть. На нем мы и прилетели. Мы нашли и средство, позволяющее изолировать какую-то толику магии, нет лишь Мастера Иоганна, который готовил вооружение для летающего корабля и два года назад был похищен вами, — Эккерхард бросает взгляд на Мелхиседека.

— Это была ошибка моего предшественника, короля Баруха Атарга, — неохотно признает Высший Палач. — Я готов ее исправить. Иоганн здесь — правда, погруженный в Злой Сон. Если нужно для пользы дела, мы освободим его немедленно. Впрочем, чем вспоминать прошлые обиды, которых у всех накопилось предостаточно, давайте решать, что делать с угрозой. Она касается всех.

Впервые с начала совещания звучит голос Дарящей Любовь. Верховная жрица Амриты говорит не повышая голос, но в словах звучат страсть и убежденность. Жрица хорошо подготовилась к главному мигу в жизни, а главное, уже давно все решила. Впрочем, сама ли? Как полагает Амме, Дарящая Любовь действует по приказанию Великой Матери. А какой, спрашивается, матери понравится, что ее дети враждуют и убивают друг друга? Тем более — сейчас, когда весь Мир в опасности…

— Созвав Совет Верховных жрецов, мы подвели черту под прежней враждой. Теперь Храмы могут решать споры мирно, учитывая интересы всех. Но придется пойти дальше. Опасность такова, что придется собрать в одном отряде лучших знатоков магии разных систем. Я, Мелхиседек, Амелия, Фредегар и прочие Верховные жрецы вместе смогут, чего не могут в одиночку.

— А как же Храмы? — ошарашено спрашивают в один голос Амелия и Мелхиседек. И переглядываются, потрясенные: когда было в последний раз, и было ли вообще, что главы враждующих Храмов пришли к согласию?

— Наш долг — защитить Храмы, — парирует Дарящая. — Если надо, идти за них в пекло, как за детей своих. Не справимся мы — не справится никто. А если отступим, струсим, наши Храмы и наши Боги погибнут. Все вы слышали рассказы о том, как простые смертные помогали Богам бороться со злом. Сегодня — наша очередь.

— Что станет с Храмами без нас? — повторяет вопрос Мелхиседек. — У меня есть опасения, что некоторые жрецы…

— …самочинно захватят власть в наше отсутствие? — заканчивает мысль Дарящая. — Возможно. Но разве Владыка Лиангхар потерпит узурпаторов?

Мелхирседек хмыкает. Он, как никто, знает, как Владыка карает отступников, забывших о своем служении. Достаточно вспомнить дуру Хитту… Притом карает, как правило, не сам, а руками оставшихся верными.

— Сильнейшими магами останемся мы. А предателям Боги не позволят удержаться долго.

— А если погибнем?

Вопрос задает высокий, тощий, как палка, неопрятный старик с густыми седыми бровями и алчным блеском в глазах. Глава Храма Лаэя, Кормчий Бурь Леонтино. Амелия знает — на Ствангарском материке, да, наверное, и на всем Мирфэйне нет лучшего мастера финансовых махинаций. Лаэй считается богом моряков, банкиров и торговцев, но именно последние чаще оказываются во главе Храма. Наверное, потому, что обладают необходимыми для политика качествами — умением располагать к себе людей, торговаться и продавать ставших ненужными.

— Зато будут жить наши Храмы, Боги и Их заповеди, жрецы наших Храмов, и в их памяти — мы, — неожиданно твердо чеканит Дарящая Любовь.

Сейчас она вовсе не кажется маленькой и хрупкой. Она не просто прекрасна, в каждом слове и движении сквозит королевское величие. Жрица богини, не признающей насилия, она идет в смертельный бой. Если бы какой-нибудь художник решил изобразить мать, спасающую детей, или богиню мщения Ритхи, он бы не нашел лучшей натурщицы. Амелия невольно любуется, досадуя, что не догадалась провести подобное совещание первой. Теперь, если все кончится хорошо, Храм Амриты будет главным в нарождающемся Совете Храмов. То есть не главным, скорее первым среди равных, но и это немало.