Павел Буркин - Сила Мира

— Живи… Живи… Да живи же! — бормочет она, волоча по грязи отсыревший плащ с раненым. Стоит бы посмотреть, жив ли он, но… Танцовщица знает, что стоит остановиться — и больше не заставишь себя сделать ни шагу.

…Грохот взрыва позади. Долетели, гады… Аэлла кидается наземь, накрывая собой раненого — совсем как он ее, упругий ветер, поднятый крыльями, вжимает ее в стылую грязь.

— Брось меня — все равно помру… неси… снадобья, — чуть слышно шепчут губы, сведенные судорогой боли, шепот тонет в грохоте канонады. Аэлла содрогается: все это время он был в сознании. А она даже не перевязала раны… Хотя такие раны перевязывать нет смысла. Тут поможет лишь Нек с ее магией, да и то едва ли.

— Молчи, береги силы, — приказывает танцовщица, роясь в мешке. Наконец ей удается найти небольшой железный сосуд с завинчивающейся крышкой. В нем обезболивающее. — Хлебни, только один средний глоток.

Воин отхлебывает, закашливается, но честно проглатывает противный на вкус, горький отвар.

— Движемся дальше, — произносит Аэлла и, превозмогая свинцово-тяжкую усталость, волочет плащ, ставший носилками, дальше. «Хоть бы кто помог…» — думает она отрешенно. Но у всех свои дела — артиллеристы и арбалетчики опустошают арсеналы, стремясь сбить на землю хоть одно чудище. Остается пятьдесят шагов, ине просто пятьдесят, а по площади перед храмом… Там от чудовищ не скроет даже трава.

Аэлла не видит, скорее чувствует, как со спины заходит очередная тварь. До лазарета, до спасения закрывшего ее собой бойца еще шагов тридцать. Кто бы мог подумать, как это много…

Она шлепается рядом с большой лужей, на этот раз боком. И видит бой с драконом от начала до конца. В соседнем доме грохает так, что звенит в ушах, крупное орудие, увесистое ядро взлетает навстречу крылатому чудовищу. Тварь уклоняется от удара, быстро и ловко спикировав к земле, но ядро вдруг меняет направление и ускоряет движение, Аэлла уже не может за ним проследить. Дракон пытается уйти вверх, но поздно: пятьдесят фунтов чугуна с грохотом бьют в основание правого крыла чудовищу, проламывая броню. Летят осколки толстой чешуи, тварь, обиженно взревев, теряет высоту. Она отчаянно машет уцелевшим крылом, но в него тут же врезается, с оглушительным хлопком разорвавшись, болт из храмового арбалета Крейтона. Дракон пытается нормально сесть, но неуклюже кувыркается в воздухе и врезается головой в храм Аргишти. Трещит проламываемый купол, внутри вспыхивает драконья слюна, и чудовище застревает. По основному зданию храма-лазарета бежит пламя.

— Нек! — не помня себя, вопит Аэлла, бросаясь к пристройке-лазарету, где работает целительница. Пристройка цела, но у входа, пробив стену Храма навылет, лежит в грязи голова чудовища, а по крыше бегут языки пламени. Голова еще живет — огромные желтые глаза открыты, в них застыла вполне осмысленная злоба на весь Мир, который не дал полакомиться человечинкой и судил умереть в этой проклятой деревянной часовенке.

Аэлла бросается к дому старосты. Крейтон должен помочь…

— Мы делаем, что можем, девочка, — с тоской в голосе говорит Воитель. Получившие неподвижную мишень орудия бьют в упор, не жалея пороха, но ее (или его — поди разберись) прикрывают стены храма, а главное — мощная броня, отбивавшая большую часть ядер. Ранят дракона лишь самые крупные. В голову же стрелять никто не пытается: ядра неминуемо попадут в дверь дымящейся пристройки, в которой остались Неккара и не меньше дюжины тяжелораненных. — Боюсь, Аэ, они обречены…

— Он дело говорит, — добавляет Сати. — И им не поможем, и себе навредим. Вон, смотри.

Аэлла послушно уставилась на дверь пристройки. Крышу лижет дымное пламя, спускаясь по сырому от дождей дереву. Если б не осень, храм вспыхнул бы, как стог сена. Дверь отворяется, оттуда с клубом жирного черного дыма выскакивают двое военлекарей. На носилки уложены друг на друга двое неходячих раненых. Страх придал им силы, они почти не горбятся под тяжестью страшной ноши.

Голова дракона оживает, когда лекари с ней поравнялись. Из пасти вырывается поток черной, липкой жижи, с ног до головы облепившей всех четверых, она вспыхивает жарким, чадным огнем.

Аэлла ясно видит, как один из лекарей бросается в большую лужу, валяясь в грязи и пытаясь сбить пламя. Увы, отлетевшие кусочки одежды продолжают гореть, даже плавая в воде. Пусть на драконов не действует магия, но пламя их явно магическое: в песке можно затушить даже самую стойкую из известных Крейтону горючих смесей…

— Да сделай же хоть что нибудь, мать твою! — не помня себя, кричит Аэлла в лицо Воителю.

— Если бросить в пасть твари вот этот сверток…

В руке у Крейтона появляется увесистый мешок с чем-то сыпучим.

— Это — пороховой картуз для пушки, — поясняет он. — Мешок пропитан горючим составом, но до пороха огонь доберется не сразу. В пушке-то его пронзают раскаленным фитилем… Нужно поджечь его и бросить в пасть дракону. Потом у тебя будет где-то две секунды, чтобы залечь. Если я не совсем сдурел, взрывом должно снести голову. Но кто это сделает — смертник. Постой… Сати, останови ее!

— Вот еще! Если мозгов нет, пусть сама и расплачивается!

— Я приказываю…

— Приказывать мне может только Верховная! — отвечает Сати. О том, что эту Верховную она уже предала, пуладжийка благоразумно умолчала.

Аэлла выхватывает у Крейтона мешок и мчится на улицу — обратно в ад горящего поселка. Сверху падают обломки — она надеется лишь на удачу, куда упадет следующий обломок, не угадала бы и благая богиня. Над головой вьются, высматривая цель поудобнее, драконы — она не обращает на них внимания. Взрывается соседний с Крейтоновым дом — она даже не поворачивается, только шарахается от горячей взрывной волны.

— Получай, гадина!..

…Сперва Аэлла и сама не поняла, что плеснуло ей на руку и бедро. Только почувствовав жар и нестерпимую боль, поняла, что умирает. Пламя жадно лижет одежду и руку. Но кое на что все-таки остается, и, взяв мешок с порохом горящей рукой, Аэ швыряет в раскрытую пасть.

Взрыв оглушает, ослепляет, отшвыривает чуть ли не в центр площади. Пропахав липкую, холодную массу обгоревшей рукой и бедром, Аэлла неподвижно застывает. К несчастью, сознание уплывать не спешит, по закопченному лицу от нестерпимой боли катятся слезы…

…Но свое дело порох сделал. Как и предвидел Крейтон, голову разнесло, во все стороны разлетаются огненные брызги, падая на землю, они вспыхивают, выжигают траву, в стекло сплавляют песок и землю, превращают в бурлящий кипяток лужи. Сама тварь мертва. Еще работает, всасывая воздух, чудовищная гортань, но головы, способной плеваться огнем, уже нет. Досталось и пристройке: ее дверь сорвана с петель взрывной волной, будто тараном отброшена внутрь, а сама она, вся охваченная пламенем, разваливается на глазах.