Саманта Хант - Изобретая все на свете

«Вампир, вампир!» — звучит у нее в голове. Желудок сводит судорога. Ее поймали за подглядыванием. Воздух становится ледяным. Луиза продолжает медленно стирать пыль, а воздух вокруг нее твердеет, как цемент, насухо выжимая легкие. Она в ужасе. Ей вспоминается мгновенье перед поцелуем: каждый нерв в ожидании. Он все молчит. Она смотрит через Тридцать пятую улицу, через темное пространство в золотое окно, где одинокая женщина курит за кухонным столом, разгадывая кроссворд. Луиза больше не в силах терпеть. Она откидывает волосы вперед и пригибает голову, подставляя шею его зубам.

В конце коридора гудит лифт. Шипит радиатор отопления, и окно перед Луизой вдруг наполняется движением. Шорох крыльев выжимает остатки воздуха из ее груди. Вампиры. Нетопыри. Она готова с визгом отскочить от окна. Кто-нибудь ее услышит. Она успеет добежать до Бельвью. И тут она замечает одну мелочь. Цветную ленточку, радужную полоску.

— Голуби?

— Да, — отвечает голос сзади, — голуби.

Это — последний удар. Колени у Луизы подгибаются, но, как ей ни нравится воображать себя нежной девицей, склонной к обморокам, она не такая. Она остается в сознании, хоть и упала на колени. Обернувшись, она лепечет:

— Вы меня напугали.

С пола ей кажется, что подошедший мужчина высится над ней как башня.

— Простите. Хотя я мог бы сказать то же самое о вас. Как-никак, вы в моей комнате.

Двумя длинными шагами он пересекает номер и оказывается рядом. Протягивает руки, намереваясь подхватить ее под локти руками в перчатках. Она сжимается в комок. Он отстраняется в последний момент, так и не коснувшись ее, как будто в отвращении. Луиза сама встает на ноги и смотрит на него. Он с большой поспешностью отступает назад.

Он очень стар, хотя и в старости не утратил высокого роста и достоинства в осанке. Теперь она может рассмотреть его хорошенько. Ей кажется, что в его глаза можно провалиться. Бедная Катарина. Бедный Роберт.

— Я прибиралась, сэр, — говорит Луиза, предъявляя в доказательство тряпку.

— Вы новенькая в отеле? — спрашивает он, и она снова замечает акцент, порой жесткий, как кремень.

Луиза не отвечает, и он морщится.

«Все тайны, — думает Луиза. — Открой мне все свои тайны!»

— Мою комнату не убирают, если я об этом не прошу, — очень вежливо сообщает он, как бы стесняясь своего особого положения. — Однако я бы взял свежие полотенца. Свежие полотенца всегда пригодятся. — И он поворачивается к ее тележке. — Восемнадцать штук, если есть.

— Конечно, — отвечает она и проходит вплотную к нему, не отводя глаз. Она выходит к оставшейся в коридоре тележке и отсчитывает полотенца. Четырнадцать, пятнадцать, шестнадцать.

— У меня только шестнадцать, сэр. Этого хватит?

Его лицо мрачнеет. Он угрюмо склоняет голову.

— Нет, боюсь, что мне нужно восемнадцать, — говорит он.

Луиза стоит, на вытянутых руках протягивая ему кипу полотенец.

— Я сейчас же принесу еще два, — предлагает она.

— Нет, простите, я не могу. Мне нужно, чтоб было восемнадцать.

Она еще мгновенье протягивает к нему руки, но полотенца становятся тяжелым грузом. Шестнадцати полотенец он не желает. Луиза опускает руки, прижимает полотенца к груди. Кипа достает ей почти до подбородка. Она кладет ненужные полотенца обратно на тележку, но не уходит. Ей не хочется уходить. Ей хочется порыться в его секретных шкафчиках и узнать, чем он занимается в своей странной комнате. Хочется спросить, как он украл электричество, и не опасно ли это, и откуда он, и что сталось с Катариной и Робертом. Ей хочется все это знать, и она стоит перед ним, не двигаясь, не уходя, не заговаривая — просто смотрит, пользуясь последним случаем насмотреться на это удивительное место.

— Голуби? — наконец спрашивает она у него.

— Да. — Он поворачивается к окну. — Вы любите голубей?

— У меня дома голубятня. У нас с отцом.

— Значит, вы понимаете, — говорит он, улыбаясь, и идет к двери, словно хочет проводить ее.

Луиза тоже улыбается и кивает, хотя все совершенно не так. Она очень мало понимает, и даже ощущает непонимание, как пустоту в груди, как вырезанный из нее фрагмент головоломки.

У двери он задерживается:

— Как вас зовут?

— Луиза, — отвечает она, и он кивает.

Она, пятясь, оказалась уже почти за дверью, он почти выставил ее из номера, но на последнем шаге она замирает при звуке его голоса:

— И что вы об этом думаете, Луиза? — спрашивая, он отводит от нее взгляд.

— Об этом, сэр?

— О рукописи, которую читали. Что вы об этом думаете?

— По-моему, страшно увлекательно. — Она и не пытается отпираться. — Это ведь про вас, да?

— Да.

— Она закончена? Вы уже все дописали?

— Как она может быть закончена, если я еще жив?

— Понимаю, сэр. Это автобиография?

— Не «авто». Ее пишет мой друг.

— Ну, мне бы очень хотелось прочитать до конца. То есть, когда ее издадут. — Луиза не хочет, чтобы он думал, что она снова проберется к нему в номер, хотя теперь, когда она знает, что скрывается за дверью номера 3327, она непременно сюда вернется.

— А что вам понравилось больше всего? — спрашивает он, не глядя на нее, как будто стесняясь.

— Я мало успела прочитать, — говорит она, желая внушить ему, что она совсем недолго вынюхивала. — Часть про мистера и миссис Джонсон. Мне нравится, как описана любовь с первого взгляда. Магниты. Сопротивляться, наверно, невозможно.

— Любовь с первого взгляда… — повторяет он.

— Да.

— Вы когда-нибудь влюблялись?

— Нет, но я понимаю.

— Хм-м… — Он улыбается, растягивая губы в узкое лезвие. — Нет, то, о чем вы читали — не любовь. Любовь невозможна.

— Вы не верите в любовь? — удивляется она, потому что, по мнению Луизы, любовь неизбежно приходит ко всем, особенно к таким старым и очаровательным, как этот мужчина.

Он отвечает ей странной гримасой — словно не понимает, о чем она говорит. Он смотрит вниз, забыв о ней или увлекшись узором ковра. Он тянется к ручке, чтобы закрыть дверь, но у Луизы остался еще один вопрос. Она вставляет ногу в щель, не давая двери закрыться.

— Сэр, можно вас спросить?.. Я не понимаю, как вы вчера украли электричество?

Он улыбается, вспомнив об этом, и щеки его краснеют. Он краснеет от мысли об электричестве.

— Украл? — повторяет он. — Я не крал его, милая. — Он шагает к Луизе, как будто какая-то сила выталкивает его в коридор. — Оно всегда было моим, — говорит он и закрывает перед ней дверь.

— Он боится микробов, и у него какой-то заскок насчет чисел.

— Что вы хотите сказать?

— Я о том, что все должно делиться на три. Номер комнаты, число полотенец, шаги. Он даже ест так аккуратно, как машина, но очень причудливая, удивительная машина. И микробы. Он моет руки восемнадцать раз в день и на каждый раз требует свежее полотенце.