Саманта Хант - Изобретая все на свете

Репортер продолжает:

— Да, я получил предварительное известие из Стокгольма — что вы и Томас Эдисон разделили премию за 1915 год. Двадцать тысяч долларов каждому. Что вы можете сказать?

— Томас Эдисон?

— Да? Слыхали про Томаса Эдисона? — хихикает репортер.

Я не снисхожу до ответа, зато предвижу проблему. Нобелевский комитет кое-чего не продумал.

— Нам предстоит разделить премию? — спрашиваю я.

— Так сказано в предварительном сообщении.

— Тогда вот мой комментарий, — я отворачиваюсь от суеты в темноту телефонной будки. — Меня еще официально не уведомили об этой чести. Я полагаю, честь оказана мне в признание открытия, о котором я объявил некоторое время назад — относительно передачи электроэнергии без проводов. Это открытие означает, что возможно добиваться электрических эффектов неограниченной мощности и интенсивности, так что передачи возможны не только для удовлетворения всех потребностей на Земле, но и для создания эффектов космического масштаба. Мы лишим океан его ужасов, осветив небо, чтобы избежать столкновений судов и других катастроф, вызванных темнотой. Мы сможем извлекать из океана неограниченное количество воды для орошения пустынь и засушливых регионов. Таким образом, мы сделаем плодородной почву и получим сколько угодно энергии от Солнца. Предполагаю также, что все сражения, если они не прекратятся, будут вестись электрическими волнами, а не взрывчаткой.

Слова текут непрерывным потоком. Признание! Наконец-то!

— Нет. — Я останавливаю себя. — Я впервые слышу об этом. Я мог бы назвать дюжину причин, по которым мистер Томас Эдисон заслуживает Нобелевской премии, хотя не знаю, за какое именно открытие комитет решил присудить ему эту награду.

Я снова умолкаю, чтобы перевести дыхание.

— Не уверен, что готов поверить этой новости до официального уведомления. Спасибо за звонок. — Я вежливо прекращаю разговор, вешаю трубку и возвращаюсь к себе в номер.

— Не уверен, что готов поверить, [19] Большая часть телефонного разговора Теслы по поводу Нобелевской премии извлечена из интервью с «Нью-Йорк таймс», опубликовавшей ошибочное сообщение о его награждении. — Примеч. авт. — снова повторяю я.

Я верю каждому слову, сказанному репортером. Я плыву по коридорам отеля на маленьком светящемся облачке.

— Доброе утро. Доброе утро, — я улыбаюсь всем встречным.

Вернувшись в номер, я составляю в уме список прежних нобелевских лауреатов, удостоенных этой чести за развитие тех или иных моих патентов. Список не из коротких. Конечно, я поверил репортеру. Я заслужил Нобелевскую премию.

Но есть проблемы. Приз неуравновешен. С одной стороны — двадцать тысяч долларов, которые мне очень нужны. Но с другой стороны — извинения, оправдание экономной раздачи призовых денег. И Эдисон. Двадцати тысяч долларов хватит на лабораторию. Но Эдисон. Я не могу делить с ним приз. Сидя на кровати, я разрываюсь надвое, прямо посередине. Я наблюдаю, как изнутри выплывают две половинки странной формы, неуклюжие, неуравновешенные, почти увечные. Птенец? Кожа еще мокрая, пупырчатая, но это штука так грохочет и колотится, куда там птенцу. Сердце? Возможно. Мое сердце? Да. Да. Я начинаю узнавать его. Я никогда его раньше не видел, но вот оно, мое сердце, и вот что с ним сталось.

Сообщение оказалось ошибочным. По-видимому, Нобелевский комитет передумал, и 14 ноября 1915 года Нобелевская премия в области физики была вручена У. Г. Брэггу и его сыну У. Л. Брэггу за использование рентгеновских лучей при исследовании кристаллической решетки, а не мне.

— У-умм.

На стук Луизы отвечают только приглушенным «у-умм». Она принимает его за разрешение войти. Он сидит в своем единственном кресле, без ботинок, подогнув под себя длинные ноги — изящный усталый кузнечик.

— Здравствуйте!

Она останавливается в дверях, не решаясь нарушить его уединение. Он медленно поднимает голову, отворачивается в сторону, вместо того, чтобы приветствовать ее прямым взглядом. Вероятно, он за обедом съел что-то несвежее. Щеки потускнели, набрякли, как тяжелые грозовые облака.

— Здравствуйте, — отзывается он и смотрит на нее, словно удивляясь, неужели ей больше нечего делать.

— Я принесла ваши полотенца.

На самом деле она пришла спросить его, не хочет ли он встретиться с Артуром. Ей кажется, что если познакомить Артура с мистером Теслой, им найдется о чем поговорить. Плюс это хорошее оправдание, чтобы еще раз повидаться с ними обоими.

— Хорошо. Вот туда, и хорошо, — говорит он, указывая пальцем, дрожащим, как ветка в бурю.

Луиза складывает полотенца на столик и отступает, прижимается спиной к дальней стене, разглядывая его.

— Вы нездоровы? — наконец спрашивает она. — Вам нехорошо? Я могу позвать врача.

Он не отвечает. Вместо этого он обращает взгляд к потолку, уставившись на что-то, чего она прежде не замечала. Там, на карнизе, протянувшемся вокруг всей комнаты в двух футах от потолка, примостилась птица — пестрый голубь. Он забился в самый угол.

— О, — говорит Луиза, как будто он не видит птицы, не видит, что голубь уже выпачкал стену. Он, верно, довольно давно сидит на этом карнизе. — Хотите, я попробую его поймать?

Мистер Тесла, приткнувшись головой к ручке кресла, глядит на Луизу, не отвечая ни «да» ни «нет». Он глядит на нее так долго, что ей начинает казаться, что ее тело сливается с косяком двери и стеной. Он смотрит прямо сквозь нее, как будто ее здесь и нет. Птица пролетает по комнате и опускается на столик у кровати.

— Мистер Тесла, — спрашивает Луиза, — если бы была машина, которая могла бы перенести вас в будущее, вы бы согласились?

— Ох, опять об этом… Будущее, — говорит он.

Облака собираются за окном, будто он — магнит, притягивающий их, натягивающий на себя и ненастье, и стену за спиной у Луизы, как одеяло.

— Думаю, я там уже бывал, — наконец очень тихо отвечает он. — Вот. — Он указывает на свою стену из ящиков. — Здесь была одна дорога, а здесь была другая. — Он смотрит теперь не на Луизу, а в окно. — Я думаю, вы скоро увидите, что я имел в виду. Большой взрыв… Мы выбрали не ту дорогу, милая.

— Вы побывали в будущем? — спрашивает Луиза.

Он смотрит на нее из-под руки.

— Нет. На самом деле, нет. — Тут мистер Тесла распрямляет ноги, как будто он сыт по горло разговором на эту тему. Он встает и шагает через комнату в одних носках, без прежней бодрости. — Простите. Мне нужно пойти накормить птиц.

— Разве вы сегодня еще не ходили?