Елизавета Дворецкая - Лесная невеста

Крепениха тоже заулыбалась, потом вздохнула: ведь было время, когда она думала взять Дивину за собственного сына и уже верила, что эта толковая и красивая невестка войдет в их дом.

А самой невесты все не было, и Зимобор уже думал, что она не придет, как вдруг кто-то прикоснулся к его локтю, и он, обернувшись, увидел ее рядом с собой. Зимобор взял Дивину за плечи, посмотрел в глаза, не зная, что сказать. Никогда раньше он не лазил за словом за пазуху, но сейчас слова, приходившие на ум, казались пустыми и ненужными. Хотелось сказать, что он считает ее своей невестой, чем бы это им ни грозило, что он непременно вернется за ней сюда, когда судьба его определится, что он может дать ей почет и богатство, что он обязательно сделает ее жизнь счастливой, – но слова не шли на язык, и он сам понимал, что это неважно. Едва увидев ее, он почувствовал, как все сомнения растаяли, остались только нежность и любовь. Это хорошо, что теперь они обручены и судьбы их связаны. А все остальное как-нибудь наладится. Теперь он знал, что они не одни в борьбе с судьбой, – им помогает Мать, средняя из вещих вил.

– Хорошо бы еще Старуху встретить, – вдруг сказала Дивина, и Зимобор не удивился, что они думают об одном и том же. – Ты знаешь, Мать в настоящем те нитки тянет, которые Старуха в прошлом из кудели выпряла. Найти бы эти нитки. Думается мне, что не теперь только мы с тобой встретились. Что-то такое в прошлом нас связало, а раз узел завязан, то и для настоящего, и для будущего он существует, и даже судьба его развязать не может – вспять и судьбе ходу нет.

– Если бы я тебя раньше видел, то не забыл бы.

– А я вот ничего не помню. Может, что-то было, а что – не знаю. Старуха знает. Если бы выведать, что она знает, тогда и с той, твоей, бороться можно.

Младину они никогда не называли по имени, но Зимобор был уверен, что Дивина догадалась, кто является ее неземной соперницей.

– Ну, пусть. Главное, что…

– Пошли, ребята, весла разбирай! – кричал у реки Доморад.

– Сталкивай! – подхватил Зорень. – Ледич, ну, ты с нами или тут остаешься?

Вокруг засмеялись. Зимобор сжал лицо Дивины в ладонях, несколько раз поцеловал ее и прыгнул в струг. И взялся за весло, не оглядываясь, чтобы не видеть, как река уносит его все дальше от светлой фигурки на берегу.

Дивина отвернулась, даже не стала смотреть, как струг отчаливает. Она хотела сразу уйти, но вдруг кто-то загородил ей дорогу. Подняв глаза, она увидела Порелюта.

– Здравствуй, красавица! – сказал он, улыбаясь, но улыбка вышла натянутая. – Что-то ты не здороваешься. Или уже думаешь, что теперь не наша, что где-нибудь в Полотеске жить будешь?

– Здравствуй, Воротисветович. Что-то у тебя улыбка такая нерадостная, может, зубы болят?

– Люди говорят, ты с этим смолянским обручилась? Да я и сам вижу, целуешься с ним при всем народе, за тобой раньше такого не водилось! Прямо, думаю, сглазили девушку, куда только мать смотрела!

– Так ты мне не мать, значит, тебе за мной смотреть и нечего.

– Так я – воевода! Должен смотреть, чтобы в моем городе все было ладно. А тут какие-то бродяги заезжие лучшую девку в городе пор… хм, сманивают. Без травницы нас оставить норовят! Что, все-таки хочешь за него замуж идти? Смотри! Он и рода неизвестного, и что за человек вообще… Неужели в Радогоще тебе жениха нет? Тот же Горденя Крепенич… А то и у нас на горе, – Порелют наклонился и выразительно понизил голос, – жениха тебе найдем. Такого, что другим девкам и во сне не приснится!

– Уймись, Воротисветович! – Дивина махнула рукой. Она хорошо понимала, отчего Порелют так волнуется. – Я вовсе замуж не собираюсь. Знаешь сказку про лесную девицу Земляничку? Вот и я, как та девица, – своего рода не знаю, и, пока не узнаю, мне замуж идти нельзя, а то вдруг жених моим братом окажется? [31]

Попасть в сказку про лесную девицу Земляничку ни один молодец не захочет. Дивина ушла, а воеводский сын еще некоторое время стоял, глядя ей вслед, не замечая насмешливых взглядов кметей и поселян. Светило солнце, на поверхности реки играли блики, и лес на той стороне шелестел листвой, тысячами глаз вглядываясь в причудливый и сложный человеческий мир.

Добравшись до Полотеска, прямо на пристани Зимобор попрощался с купцами. На мысу в излучине реки Полоты возвышалась крепость, со всех сторон защищенная водой. Еще сто с лишним лет назад здесь вдоль кромки холма соорудили вал из больших булыжников, засыпанных красной глиной. Внутри детинца жила знать дивинских кривичей и сам князь Столпомер.

Внутри широкого княжьего двора шло настоящее сражение, но Зимобор вошел без малейшей тревоги. В эти утренние часы и в Смолянске княжеские кмети были заняты упражнениями, и сам он столько лет следил, чтобы никто их не пропускал. Впрочем, ленивых было мало: любители в мирное время поваляться на полатях в первой же битве лягут уже навсегда – под землю. Кмети в шлемах, несмотря на жаркий день, рубились мечами и топорами, то один на один, то парами, то строй против строя. Десятники стояли в стороне, наблюдали, покрикивали, давали советы. В другом углу двора дрались врукопашную. Висел крик, лязг железа, треск деревянных щитов, ругань, то радостные, то возмущенные, а то и болезненные вопли.

Зимобор задержался у ворот, невольно улыбаясь, словно попал после долгой отлучки в родной дом. Лица были незнакомые, а в остальном все точно так же, как в Смолянске. Даже выражения висят в воздухе те же самые – вон какая-то девушка выглянула из двери, посмотрела и спряталась. Правильно, Избрана тоже всегда приказывала на это время свои окна закрывать наглухо.

– Эй, брат, где ваш воевода? – окликнул Зимобор ближайшего кметя, который, выскочив из драки, зубами выгрызал засевшую в ладони занозу от разбитого щита.

– А вон он! – Кметь шмыгнул носом, вытер рукавом мокрое лицо и кивнул куда-то в толпу перед крыльцом. – Требимер Озимич.

– Вон тот, рослый, со шрамом? – уточнил Зимобор, выискивая в указанном направлении кого-нибудь, похожего на воеводу.

– Не, пониже, седоватый. Углядел?

– Углядел, спасибо.

– А вежливый! – восхитился кметь и выплюнул наконец занозу. – На какой грядке такие растут, навь тебя заешь?

– Отсюда не видно.

Зимобор стал пробираться через двор к седоватому.

– Жарко ему! – ворчливо выговаривал тот молодому кметю, когда Зимобор подошел. – Правильный кметь думает шлемом! Ты вот знаешь много, а думать не можешь, потому как шлема нет. Лучше всего думается о железный шлем – мысль от него отскакивает и назад в думательную кость возвращается, из кожаного она может просочиться и безвозвратно исчезнуть, из войлочного подшлемника она тоже уползает, но медленно… [32]Понятно тебе?