Елизавета Дворецкая - Лесная невеста

– Принимай! – велел он и хлопнул Зимобора по плечу. – Пусть пока у тебя в десятке будет, там посмотрим.

– Ну, пошли! – Хват тоже хлопнул Зимобора по плечу. Не заметно было, чтобы он обижался за недавнее поражение. – Ледич, да? Пойдем, покажу, где наша изба. У тебя из пожитков еще чего есть?

– Все на мне. – Зимобор улыбнулся. Все его добро, включая рубаху, подаренную Крепенихой, было на нем надето.

– Ничего, разживешься. У нас хорошо, кормят будь здоров, девки красивые… – Он оглянулся на пробегавшую мимо челядинку с горшком, но тут же ему на глаза попались двое молодых кметей, дерущихся на мечах, и он азартно закричал кому-то:

– Кистью работай, кистью!

В эту ночь Зимобор уже спал на широких полатях в дружинной избе, а наутро для него началась новая жизнь, в то же время знакомая и привычная до мелочей. Едва ли можно было найти для него другое место, где весь порядок меньше бы отличался от того, к которому он привык. В дружинных избах, во дворе среди кметей прошла вся его предыдущая жизнь, и теперь он после короткого перерыва вернулся к прежнему. Он быстро узнал по именам всю Столпомерову дружину, старшую и младшую, а все остальное здесь было, как и дома. Такие же щиты, покрытые отметинами от ударов, висели на стенах дружинной избы, такие же медвежьи шкуры украшали лавки. Кмети по утрам так же сражались друг с другом, потом долго и упорно обтесывали доски, собирая себе щиты про запас, и по углам дружинных изб, как и в Смолянске, валялись чьи-то старые, изрезанные в лохмотья рубахи, треснутые плошки, старые рога с плесенью внутри. Про эту плесень, вырастающую в невымытой посуде, тут говорили «Павсикакий завелся» – в память одного приставучего грека, по имени Павсикакий, который жил в Полотеске пару лет назад и никому не давал прохода рассказами про греческого бога. Потом он ушел проповедовать куда-то в леса и там благополучно сгинул, а поговорка осталась.

Здесь так же ругались, вопрошая, ради какого лешего Медвежко сел на Свенов ларь – будто ты не знал, что он сломанный! – и кто теперь будет чинить? На пирах рассказывались весьма похожие истории как о сражениях, так и «подвигах», совершенных спьяну и вызывавших ничуть не меньшую гордость. Даже кметь по прозвищу Степняк здесь имелся, как и в Смолянске, только там был Актемир, полукровка, родившийся от пленницы, а здесь – Мурсук, чистокровный хазарин, какими-то смутными ветрами занесенный далеко на север много лет назад, безбородый, узкоглазый человек с резкой проседью в длинных черных волосах, заплетенных в гладкую косу.

Все силы и способности Зимобора здесь были на месте, и уже через неделю Требимер ставил его присматривать за поединками более молодых и менее опытных. Прошлой зимой, как Зимобору рассказали, в Полотеске прошел мор, унесший много народу, в том числе и жену самого Столпомера, княгиню Творимилу. В дружине тоже был большой урон, не считая потерь, понесенных в боях с варяжскими разбойниками, иногда прорывавшимися по Дивне-реке. От прежних восьми десятков, которые князь Столпомер постоянно держал при себе, осталось не более половины. В дружине по-прежнему имелось восемь десятников, но в десятках у них было человек по пять-шесть, а где-то и четверо.

Сейчас, весной, князь набирал новых отроков: и отпущенных родами, и проданных, и даже неведомо откуда взявшихся, беглых и изгоев, посылал только к волхвам проверять, что живой человек, а не еще какая навья дрянь. Безродные были ему даже выгоднее, потому что служили истово, за прокорм и одежду, ни на что иное не имели права, и родичи их не требовали для себя лишнего на том основании, что они, дескать, теперь князю родня, коли уступили ему своего сына.

Зимобор и сам был вроде из таких, безродных, но Требимер быстро заметил, что Ледич не только может научить, но и умеет это делать – спокойно, терпеливо, привычно объяснять и показывать по десять раз, не оскорбляя и не унижая никого, но зорко выхватывая глазом малейшую ошибку и, главное, хорошо понимая, что чем больше пота сейчас, тем меньше крови потом. Он отлично знал все мелочи: слишком большой подшлемник или сползающий на глаза шлем сделает тебя слепым в бою и отдаст в руки противника, а из-за плохо прикрепленной ручки щита воин останется с этой ручкой в руках, но без самого щита. Он видел манеру каждого со всеми ее недостатками – один слишком суетится, лезет напролом не глядя и будет легкой жертвой внимательного и хладнокровного противника, другой тратит слишком много сил, осыпая противника бессмысленными и бесполезными ударами, и быстро устает, третий…

Короче, через месяц Требимер разделил десяток Хвата на два самостоятельных, оба разбавил молодым пополнением и над вторым поставил Ледича. И никто из Столпомеровой дружины не обиделся и не сказал, что-де много чести: все видели, что это правильно. Ему было двадцать четыре года, но его воинский опыт, если считать с самого начала подготовки мальчика, насчитывал семнадцать лет. Из его ровесников большего опыта не имел никто, да и из старших – не все.

Месяца два прошли незаметно, начиналась осень. В селениях готовили серпы и не уставали любоваться почти созревшим хлебом – ячменем, просом, овсом, рожью, а заодно сторожить драгоценные нивы. Каждую ночь на краях полей разводили костры, мужчины с луками и рогатинами обходили межи, оберегая поля от медведей, кабанов, оленей, лосей, косуль. Кривичи, уставшие от лепешек из сосновой коры и лебеды, с нетерпением предвкушали настоящий хлеб, пироги, каши, блины – все те простые вещи, которых почти не замечаешь, когда они есть, и которых так отчаянно не хватает, когда их нет!

Но до полного благополучия было еще далеко. Семенное зерно частично было съедено, посеяли в этот раз меньше, поэтому и урожай ожидался меньше обычного. Князь готовил поход в торговые города Варяжского моря, где можно на больших осенних торгах купить хлеба и других припасов, привезенных с юга и запада, в обмен на меха, которых у него имелось достаточно.

С приближением осени зашевелились торговые гости. Многие, из внутренних земель, тоже потихоньку двигались на север, к морю, гостиные дворы у причалов Дивны оживились. На княжьем дворе тоже прибавилось народу: князю приносили мыто, подарки, рассказывали новости. С утра до вечера в обчине святилища, где князь принимал гостей, стоял гул, болтовня, смех, а почтенные купцы под шумок вели деловые разговоры.

– Это что, а вот я тебе про «греческий огонь» расскажу! – доносился из кучки разношерстного народа голос неукротимого Хвата. – Знаешь про «греческий огонь»? Ну, там смола с селитрой или еще чем-то, я не знаю, чего там намешано, и еще чары какие-то, ну, короче, если горшок разбить, оно вытечет и само загорится, и водой не потушить. Вот, дело было, сам не помню, но мне рассказывали, что я это сделал.