Елизавета Дворецкая - Лесная невеста

– Как же они живут, темно ведь? – спрашивал он у тех, кто уже бывал в этих краях.

– Летом дверь открывают, зимой огонь жгут, – отвечал Хват. – У них не печки, а открытые очаги посреди пола, так и освещаются.

Возле каждого дома лепилось еще две-три более мелкие постройки, видимо хлевы и прочие службы, но сами дома отстояли один от другого так далеко, что между ними помещались полоски полей, луга с пасущейся скотиной, рощицы, могильные холмики. Ёты жили не большими родами, а отдельными семьями. Причем все имущество доставалось старшему сыну, а младшие были вынуждены или работать на него же, или идти искать счастья в других местах. Зимобор пожимал плечами на такое странное устройство жизни, но где-то в глубине робко поблескивала мысль: а ведь будь у кривичей то же самое, ни Буяр, ни Избрана не смели бы сомневаться в его правах. Он старший – и все, никаких дележек.

Вдоль ётских берегов пошли на север, и еще через несколько дней добрались до владений племени свеев. У пролива, который соединял море с внутренним озером, на небольшом острове стоял знаменитый торговый город Бьёрко. Торговые гости оттуда уже почти век время от времени появлялись в славянских землях, торговые гости от словен и кривичей ездили сюда и даже имели тут свой гостиный двор. Свейские конунги, как и все варяжские князья, жили не в стольных городах, а в своих многочисленных усадьбах, разбросанных по стране: жили, пока податей с местного населения хватало на прокорм, а потом снимались с места всем двором, то есть с домочадцами и дружиной, и ехали в другую область. К счастью, на Гот-острове кривичам повстречались свейские купцы, рассказавшие, что именно в Бьёрко конунг свеев обосновался на зиму.

Зимобору было любопытно взглянуть на своего несостоявшегося шурина: в то время как он приезжал свататься к Столпомеровой дочери, ее двенадцатилетний брат Бранеслав уже отправился за море.

За последнее время Зимобор узнал много нового о событиях той давней войны, о которой ему еще в Смолянске рассказывали старые отцовские кмети. В ту зиму молодой, двадцатилетний Столпомер был вынужден бежать от Велебора за море, а именно в Бьёрко, где он женился на дочери свейского конунга Рагнара. Отец жены дал ему войско, чтобы зять отвоевал свою землю и сделал молодую жену настоящей «королевой», как там говорили. И Столпомеру это удалось. Йомфру Хильдвиг в Полотеске получила имя княгини Творимилы, под которым и прожила до самой смерти. Ее отец, а потом брат Бьёрн правили в Свеаланде, и к ним был отправлен на воспитание ее сын. Зимобор не совсем понял, зачем Столпомеру понадобилось отсылать княжича, но этого никто не мог объяснить. Ходили слухи, что на роду Столпомера лежало некое проклятие, но толком о нем никто не знал. По словам Хвата, на родине княжичу грозила опасность и избежать ее он мог только в чужой земле, где правят иные боги, – таково было мнение дружины.

– На обоих детях его, говорят, это проклятие, – припоминал Хват. – Да кто говорит, тьфу, бабы что-то шепчут, а чего шепчут, и сами не знают. Вот княгиня точно знала. Она, видать, и принесла с собой. Не надо бы князю на ней жениться, от женитьбы он и был проклят. У них тут какой только нечисти нет, какого дурного колдовства! Мертвецы по земле ходят, а если нашалят чего, их в суд вызывают, видано ли дело! Да куда деваться, сам понимаю. Не женись он тогда, не дал бы ему старый конунг войска, не отвоевали бы наши отцы Полотеск и правил бы там сейчас род Велебора смолянского. А из-за жены и дети князевы оказались прокляты. Дочка при ней осталась – пропала, сына вот сохраняют варяжские боги, хоть на этом им спасибо.

У оконечности мыса навстречу им вышли сразу три свейских корабля – длинные, узкие, низко сидящие, похожие на деревянных змеев, скользящих по сероватому морю. Сходство увеличивала змеиная морда, вырезанная на переднем штевне каждого. Варяжские корабли Зимобор видел в Ладоге и даже помнил, что они называются «дреки», что значит что-то вроде Змея Горыныча. Гребцов на каждом было по сорок, да еще человек двадцать сидели внутри. Это была береговая стража – конунг свеев начинал охранять свой город издалека. Выглядели морские дружины внушительно и грозно: на каждом из воинов был шлем, над круглыми щитами блестели железным лесом наконечники копий. Зимобор даже немного встревожился, но Хват, уже бывавший здесь, успокоил товарищей: береговая стража встречала проезжающих, но никогда не обижала мирных гостей.

Один из кораблей, самый большой, приблизился, и тут Хват принялся размахивать руками и кричать:

– Смотри, смотри, это и есть наш Бранеслав Столпомерич! Он самый, видишь, впереди!

Зимобор пока еще ничего не видел, но на большом корабле их, вероятно, тоже узнали.

– Хейль ду! Привет тебе! Это ты, Доброгнев Лишеневич! – послышался оттуда чей-то голос. – Здравствуй, дядька! Вот и вы к нам! А я уж сам хотел к отцу посылать, да нет, думаю, скоро приедут! Давайте за мной!

Большой корабль развернулся и пошел в обход мыса, полотеский обоз тронулся за ним. Два других «горыныча» остались нести службу.

Наконец показалось поселение: ряды больших безоконных домов вдоль ручья и дальше, поставленных в беспорядке, но достаточно тесно. Здесь уже не было вскопанных грядок, не паслась скотина, узкие – двоим едва разойтись – дорожки между домами были вымощены досками и бревнами. К берегу везде лепились корабли, ладьи и лодочки, а народу было так много, что даже Зимобор, привыкший жить в стольном городе, удивился.

Дреки причалили, полотеские ладьи стали одна за другой подходить к берегу. Найти свободное место было непросто, ладьи медлили в воде, загораживая путь одна другой, где-то уже столкнулись, трещали весла, раздавались крики, повсюду царила суета. Какие-то люди бегали туда-сюда, что-то крича, давая советы, указания и распоряжения.

Высокий, плечистый воин соскочил с «горыныча», едва тот приблизился к полосе песка, и сам решительно взялся за дело. Княжич Бранеслав метался по берегу, громко и повелительно кричал что-то по-варяжски, раздавал распоряжения, даже схватил кого-то за шиворот и тряс, потом отпихнул и сам стал толкать в воду какую-то из торговых ладей, которая, по его мнению, вовсе не должна тут стоять. Его дружина тоже принялась за дело, и вскоре всем славянским ладьям нашлось место. Все они были вытащены на берег, десятники и торговые гости собрались вокруг воеводы.

– Пока не разгружайтесь, я вас устрою! – говорил Бранеслав, уже по-славянски, подойдя и обняв Доброгнева.

Княжич был довольно красивым парнем, лет двадцати с небольшим, с такими же, как у Столпомера, темно-голубыми глазами, только брови его были светлее, а лицо тоньше. По одежде и оружию он был совершенно свей, часто вставлял в речь варяжские слова, позабыв, как это будет по-славянски, и во всем облике его, даже в выражении лица было что-то настолько здешнее, что Зимобор никогда не угадал бы в нем кривича, если бы не знал, кто это.