Елизавета Дворецкая - Лесная невеста

– Конечно. Матушка-то им и не велела… Права была, а я… Ну, иди.

Поскольку из четырех посланных за море десятков вернулось только два с половиной, людей приходилось набирать заново. Сделать это предполагалось во время полюдья, когда князь Столпомер отправится в объезд своих владений. А пока Зимобор оставался десятником без десятка, но из-за этого не стал менее уважаем. Наоборот, эта поездка его прославила, несмотря на печальный исход. То, что он вынес тело Бранеслава и не оставил его в руках врагов, считали подвигом, и князь Столпомер именно за это подарил ему боевой топор с серебряной насечкой. Зимобор принял подарок, но не считал, будто сделал что-то особенное: можно подумать, что Радоня или Невеля не вынесли бы тело княжича с чужого корабля, если бы он упал возле них! Ему не приходило в голову, что в конце тяжелой битвы рядом с Бранеславом оставалось уже очень мало своих, и то, что он, Зимобор, оказался именно там, уже само по себе можно считать подвигом.

Под началом у него пока оказался один Хродлейв сын Гуннара, который после гибели Бранеслава предпочел не оставаться дома, а поехать с Доброгневом в Гарды.

– Достойный человек должен побывать в дальних странах и посмотреть разные земли! – объяснял он всем тем, кто спрашивал, зачем ему это понадобилось. – Такого человека уважают везде, куда он ни приедет. А я уже старый, мне двадцать пять лет, а не довелось увидеть ничего, кроме этой холодной лужи, которую у нас называют Восточным морем! Я тоже хочу стать достойным человеком! А потому поеду с вами.

Пока не выпал снег, сосуд с прахом закопали в длинном родовом кургане. Князь Столпомер молчал, наблюдая за погребением, но лицо его так осунулось и потемнело от горя, словно он разом постарел лет на десять. У Зимобора сжималось сердце: он хорошо понимал, как тяжело князю западных кривичей остаться совсем без наследников.

– А что он еще раз не женится? – шепотом спросил Зимобор у сотника Требимера, который стоял с суровым и важным видом, засунув пальцы за пояс. – Невест, что ли, мало? Он же не стар, хоть семерых сыновей дождется.

– Да были у него другие жены, – неохотно ответил Требимер. – Три или четыре было. И все – бездетные. То ли сглаз, то ли заклятие… Тьфу, чтоб им провалиться, всем этим бабкам-шепталкам! Не будет, короче, больше детей.

На пиру пелись длинные погребальные песни, сказания о начале земли кривичей – ведь где конец, там и начало.

Далее рассказывалось, как Крив вырастил своих дочерей до возраста и отправился искать им мужей. Ехал он три дня и три ночи, и вот на утренней заре встретил он всадника на белом коне, ясного лицом, с белым плащом за плечами. «Куда держишь ты путь свой?» – спросил его всадник. Крив ответил, что ищет мужей для своих дочерей. «Я буду мужем старшей твоей дочери», – сказал Белый Всадник, и Крив указал ему дорогу к своему дому. Поехал он дальше, и в полдень встретил другого всадника. Тот ехал на красном коне, лицом был румян, а за плечами у него развевался красный плащ. Он тоже спросил Крива о цели его пути и тоже вызвался взять в жены вторую его дочь. Дальше поехал Крив и на вечерней заре встретил закутанного в серый плащ всадника, с лицом сумрачным, как тень, на сером коне. В нем нашел Крив мужа для младшей своей дочери. А были те всадники Перун, Ярила и Велес. От мужа своего каждая из дочерей имела сына, и, когда подросли сыновья их, Крив каждому из внуков выделил землю, чтобы там они возделывали пашни, водили свои стада и умножали род. Старший его внук, сын Перуна и Избраны, звался Тверд. Он ушел далеко, на Днепр, и построил город, названный Смолянском. Средний внук, сын Войданы и Ярилы, звался Дивин, он ушел на Дивну-реку, что по нему получила название, а сын его Всесвят жил на Всесвяче. Потомки Дивина и Всесвята основали город Полотеск. Младший внук, Избор, сын Светлины и Велеса, остался на землях Крива и основал город Изборск. Но все три кривичских племени равно почитают Сварога верховным божеством, ибо он был отцом трех божественных братьев. Он послал их навстречу Криву и стал небесным дедом трех племен, как Крив был их земным дедом.

Слушая, Зимобор вспоминал Смолянск, погребение князя Велебора, все свои тогдашние мысли и чувства. Казалось бы, прошло всего полгода, совсем немного времени – но как сильно все изменилось! Даже войди сюда вдруг Избрана, едва ли она узнала бы своего брата Зимобора в десятнике по имени Ледич, в одежде с чужими узорами, с варяжской пряжкой на поясе, с маленькой рыжеватой бородкой. Но сейчас он ненадолго стал прежним – перед ним стояли, как живые, все домочадцы Велеборова двора, кмети, челядь, знакомые лица нарочитых мужей смолянских, чинно и торжественно сидевших за столами «по старшинству и славе рода». Под звон бронзовых струн он унесся в какие-то дали, где все его предки, сколько их есть, собрались за столом в честь княжича Бранеслава, – ведь предки у них были общие!

А рядом бормотали, делясь воспоминаниями, два хромых деда, один из самых старых кметей, другой из оратаев, ходивший когда-то с ополчением, – оба давно не годные к сражениям, но из уважения приглашаемые на пиры.

– Я у князя всегда в разведке служил, – шамкал один, уже не помня, кому и сколько раз он об этом рассказывал.

– У меня тесть был в разведке, – подхватывал другой. – А у брата моего пасынок у радимичей погиб. Десятником…

– У меня два брата погибли… – продолжал первый, словно стараясь перещеголять товарища понесенными потерями.

Зимобор невольно прислушивался: ему казалось смешным это полубессмысленное бормотание, но он не мог не думать, что лет через сорок, если вдруг доживет, будет вот так же делиться подвигами молодости.

Он и не замечал, что почти все время, пока звучала песня, князь Столпомер рассматривал его, словно хотел прочитать мысли, которые сказание про Крива и его дочерей навеяло Ледичу. Не подавая вида, Столпомер никогда не забывал, что Ледич не простой десятник. И в том, что именно у него на руках умер Бранеслав, он видел не пустой случай.

Когда песня была допета, Столпомер велел кравчему подозвать к нему Ледича.

– Хороша песня? – спросил он.

– Хороша, – несколько растерянно отозвался Зимобор, знавший ее, как и многие, почти наизусть.

– Про твоих ведь дедов?

– Про моих, про твоих. Все кривичи – Кривовы внуки.