Елизавета Дворецкая - Лесная невеста. Проклятие Дивины

Под стеной закричали, дозорные Хотобуда побежали на шум, но варяги уже спешили им навстречу с оружием наготове. Часть из них вступила в бой, часть обороняла лестницы, давая возможность подняться остальным. Оба дозорных десятка стянулись к этому месту, бросив даже ворота.

– Пора! – решила Избрана, наблюдавшая от крайних дворов. – Хедин уже наверху. Идите, Перун благословит вас!

Плесковичи побежали к воротам, тоже волоча лестницы. Все Хотобудовы кмети стянулись к месту прорыва варягов, людям Твердяты и Новины никто не мешал подниматься. А обнаружив, что на них напали с двух сторон, кмети заметались: теперь их было слишком мало. Гудел рог, бежало из дружинных изб кое-как одетое подкрепление. Но ворота были уже открыты, все противники Хотобуда оказались в детинце.

В общей суматохе никто не видел, как трое варягов, прячась в тени за углами, побежали к княжескому двору, где устроился воевода Хотобуд.

Внутреннее пространство детинца было густо застроено. Хедин заранее выспросил, где находится княжий двор, и Эйнстейн с двумя товарищами знали, куда им идти. Притаившись за углом, неразличимые в черной тени, они видели, как распахнулись ворота и на тесную внутреннюю площадь выбежал сам Хотобуд с двумя десятками кметей. Все были вооружены, на поверхности шлемов и лезвиях боевых топоров плясали рыжие отблески горящих факелов.

– Скорее, скорее, мары вас возьми! – кричал Хотобуд.

Дождавшись, пока воевода скроется в стороне ворот, варяги проскользнули во двор. Здесь толпилась встревоженная полуодетая челядь. Она даже не сразу заметила, что пришли совсем чужие люди, а не трое воеводских кметей зачем-то вернулись.

Не давая никому времени себя рассмотреть, они устремились в сени. Никто не знал точно, где Хотобуд держит мальчика, но естественно было предположить, что где-то возле себя. Навстречу им кинулся какой-то отрок, но Эйнстейн просто взял его за шиворот и выкинул из сеней наружу. Потом появились еще двое, и Торгрим с Арнульвом отправили их вслед за первым. Те были не вооружены и жаждали не столько вступить в бой, сколько спастись. Видимо, всех способных драться воевода увел с собой.

В избе обнаружились пустая лежанка и недоумевающая бабка с седыми космами, торчащими из-под наспех наброшенного платка. Горела лучина. На лежанке сидела девушка лет пятнадцати, в одной рубашке, круглолицая, с растрепанной кудрявой косой, крепко обнимая мальчика лет десяти, очень на нее похожего.

– Се есть кнесь Вадимар? – выговорил Эйнстейн. За несколько лет в Смолянске он научился хорошо понимать по-славянски, но говорил еще плохо.

– Кто вы? Что вам нужно? – со слезами ужаса на глазах воскликнула девушка, не выпуская ребенка из рук.

– Се есть кнесь Вадимар?

– Пусти! – Мальчик вдруг освободился из ее объятий и вскочил на ноги. – Да, я князь Вадимар! – закричал он в лицо высоченному Эйнстейну, стоя во весь рост на лежанке. – А тебе чего здесь надо, скотина противная? Попробуй только нас тронуть, тогда узнаешь!

Глаза его горели отвагой, кулачки были сжаты, и вся фигура в длинной белой сорочке пылала негодованием.

– Да, Стенни, это их маленький конунг! – усмехнулся Торгрим. Он был в Хединовой дружине всего полгода и почти не понимал здешнюю речь, но голос и фигура мальчика были достаточно выразительны. – По нему это видно. Скажи ему, чтобы одевался. Там снаружи очень холодно.

Эйнстейн первым вышел из избы. Несколько холопов, вооруженных топорами, как раз собрались снаружи у двери, но варяг лишь вскинул копье, и холопы бросились врассыпную. Следом Торгрим нес мальчика, потом шел Арнульв, а позади всех торопилась, причитая на ходу, кудрявая девушка – ее не пытались увести, но она сама увязалась за маленьким князем. Больше никто им не препятствовал: хозяина-воеводы поблизости не было, а без него никто не знал, что делать, и не решался подставлять голову под клинок.

Через несколько мгновений трое варягов и их добыча уже покинули двор и исчезли между избушками. Эйнстейну было приказано по возможности не ввязываться в драки, а постараться, пользуясь темнотой и неразберихой, вынести маленького князя из города. Хедин рассчитывал, что в первые мгновения занятый обороной Хотобуд не вспомнит о мальчике, а когда вспомнит, будет поздно.

Ворота уже стояли открытыми. Возле створок лежало несколько тел, но живых поблизости не оказалось. Дорога к святилищу была свободна.

А в детинце царила неразбериха. Все сторонники Хотобуда успели вооружиться, но нападавших было в два с половиной раза больше. Несмотря на усилия воеводы, дать достойный отпор нигде не удалось: к тому времени как он подоспел, нападавшие уже проникли внутрь и растеклись по дворам. У каждой избы вспыхивали и гасли маленькие битвы, и вскоре смятые и рассеянные кмети не столько бились, сколько искали, где бы укрыться. Жители детинца запирали двери и забивались по углам, со страхом слушая, как под их окошками звенят мечи и раздаются крики.

Воеводу Хотобуда нашли только утром, когда рассвело. Он лежал под тыном на внутренней площади детинца, а рядом было несколько тел его людей и двоих варягов. Но никто из уцелевших не мог рассказать, что здесь произошло. Видимо, убивший Хотобуда в ночной темноте и неразберихе так и не понял, кто же был его противником. Дружина Хедина потеряла убитыми восемь человек, среди плесковичей, хуже вооруженных и менее опытных, погибших было несколько десятков. Зато оставшиеся, снарядившись снятыми с убитых шлемами, по-новому вооружившись, были полны боевого духа.

Впрочем, применить его пока было некуда. От дружины Хотобуда осталось неполных три десятка, и их заперли в пустых избах. Маленький князь находился в святилище, Избрана перебралась на княжий двор. Растерянная Хотобудова челядь с готовностью признала ее своей хозяйкой, да и что оставалось делать?

Однако разоренное голодом и войной хозяйство едва ли кто счел бы богатой добычей. Плесков обезлюдел за последние годы, половина изб в нем стояла пустыми, скотины оставалось мало.

– Теперь ты здесь княгиня, так что прикажи людям взять топоры и идти за дровами, – посоветовал Хедин. – Будем складывать погребальный костер. Отправим наших мертвецов в дорогу, а у живых дела со временем наладятся. «Живой – наживает», помнишь, как говорил Один?

Большой погребальный костер для погибших варягов устроили на пустыре за рекой Плесковой, напротив северной стены детинца. Угощением служила только наловленная в реке рыба, пива не нашлось, но в остальном Хедин устроил все как надо: были и песнь в честь погибших, сложенная Лейдольвом Скальдом, и воинское состязание над свежим курганом. Избрана сама подожгла костер из просмоленных дров и стояла среди черного дыма, провожая отлетающие духи не только по обычаю, но в порыве искренней благодарности. Эти люди погибли не столько за мальчика Вадимера, который широко раскрытыми глазами наблюдал, стоя рядом с Огняной, весь обряд, сколько за нее и ее будущее.