Елизавета Дворецкая - Лесная невеста. Проклятие Дивины

Некоторое время они смотрели друг на друга.

– Ты… сама правишь этой страной? – негромко спросил Хродгар.

– Да, – чуть помедлив, ответила Избрана.

У нее имелись некие права на власть над плесковскими кривичами, поскольку она происходила от того же предка, что и здешние князья. Правда, вече и собрание племенной знати не признавало ее правительницей, да и малолетний князь Вадим имелся, но раз уж оказалось, что выйти навстречу врагу здесь некому, кроме нее, она могла так ответить.

Избрана подняла голову и сделала знак Хедину, напряженно следившему за ними со стены. Хедин в свою очередь взмахнул рукой, ворота стали со скрипом открываться.

– Мои люди покажут вам жилье, – сказала Избрана Хродгару. – А потом я жду тебя в крепости. Думается, у тебя есть что рассказать мне.

Она повернулась и пошла к воротам. Хродгар смотрел, как она уходит, ветер задувал ему в лицо светлые волосы, и он отбрасывал их, чтобы не мешали.

Избрана ждала гостей уже наутро, но за весь следующий день они так и не появились. Она даже отправила пятерых варягов во главе с Эйнстейном выяснить, в чем дело, то есть «хорошо ли гости устроились и не терпят ли нужды в чем-либо». Обычай предписывал хозяйке задавать такие вопросы, хотя предложить гостям на самом деле было нечего. Для прокормления ее собственной дружины приходилось снаряжать рыбаков на реку и на Чудское озеро, а какой-то из десятков каждый день отправлялся на охоту, чтобы раздобыть мяса.

Вернувшись, Эйнстейн рассказал, что гости просят ни о чем не беспокоиться и только дозволить им охоту в здешних лесах. Избрана дозволила, радуясь, что Хродгар ярл намерен сам заботиться о своих людях. По словам Эйнстейна, ёты подошли к делу основательно: нарубили огромную кучу дров, растопили баню, а теперь моются, вовсю стирают одежду, чинят скамьи, лежанки и столы в обветшавшем гостином дворе, а по стенам развесили шкуры и даже цветные ковры, которые привезли с собой.

– Они говорят, что к такой знатной женщине можно являться только в самом достойном виде, так что просят прощения за небольшую задержку, – ухмыляясь, рассказывал Эйнстейн. – Чистят все оружие и щиты, только треск стоит, нашего бы Коля и Тормунда туда отправить поучиться. А еще этот Хродгар ярл, который у них главный, спросил у меня, точно ли ты сама правишь и у тебя нет мужа, – доверительно добавил он, склонившись к Избране. – Я ответил, что наша госпожа никакому мужчине не уступит и достойного мужа ей найти не так-то просто. Он понял.

На третий день ёты наконец явились. Хродгар ярл привел с собой полсотни самых знатных и прославленных из своих людей, и по ним было видно, что дружина и правда не потратила времени даром. Вся их одежда была чистой, на всех были цветные рубахи и плащи, на руках блестели браслеты и кольца, серебряные и даже золотые, тонкой работы, явно из добычи с Западного Пути. В знак мирных намерений из оружия каждый, не исключая самого Хродгара ярла, взял только меч. Волосы их тоже были вымыты и расчесаны, а кончики усов заплетены в тонкие косички. Такое Избрана увидела впервые, но не выказала удивления. С ее стороны гости на пиру тоже выглядели неплохо: Хединова дружина, плесковские старейшины, жрицы и маленький князь Вадимер. Принаряженные по мере возможности, плесковцы сидели взволнованные, неуверенные, но очень довольные, что после всех несчастий жизнь налаживается: у них снова есть власть, и даже устраивается пир с заморскими гостями.

Для такого случая Огняна дала нарядные скатерти с вытканным узором, достала серебряные и медные блюда, предназначенные для пиров в святилище. Угощение состояло из мяса и рыбы, варенных, печенных и жаренных всеми способами, было даже немного сыра и творога. Вместо пива подали брагу, изготовленную из березового сока, и ёты, никогда о таком не слышавшие, были в восторге.

Но больше всех радовалась этому пиру Избрана. Пусть ему было далеко до тех, которые когда-то давались в Смолянске, но почему-то сейчас она чувствовала себя увереннее, чем во время своего недолгого правления в родных местах. И плесковичи, и гости смотрели на нее с почтением и восхищением. Для первых она была необходимой опорой и единственной надеждой на будущее, а для вторых – загадочной и прекрасной властительницей таинственной страны, в которой они все еще отчасти подозревали иной мир. Избрана не возражала.

Она не ошиблась, предположив, что Хродгару ярлу есть что рассказать. Но услышанный рассказ превзошел все ожидания. Оказалось, что его семейная история удивительно схожа с историей смолянских Твердичей. Хродгар был младшим из двух сыновей Рагнемунда конунга, но значительно превосходил старшего знатностью рода.

– Моей матерью была королева Эйдехильд Мудрая, дочь конунга Гудлейва Могучего с острова Борнхольм, – рассказывал он, так вызывающе и дерзко вздернув свой острый нос, точно кто-то с этим спорил. – А Флоси родился от ирландской пленницы, рабыни, хоть и уверяет, что она-де дочь тамошнего короля. У них там в каждой долине свой король, и у каждого все богатство – три тощих коровы, из-за которых они вечно воюют между собой. Он родился от рабыни, и нрав у него всю жизнь был рабский – хитрый, коварный, подлый и трусливый. С тех пор как мне исполнилось двенадцать, я ни одного лета не сидел дома, а каждый год водил дружину за моря искать подвигов и славы! Я побывал в таких странах, о которых мало кто и слышал. Я был и на Рейне, и в Британии, и на Оркнейских островах, и во Фризии, и даже еще дальше, в тех землях, где все люди смуглы, как обожженная глина, а серебра и золота там полным-полно! Мой скальд споет тебе о моих походах. – Он кивнул на одного из своих людей, который, кроме меча, был вооружен еще красивой небольшой арфой. – А пока я был в море, этот подлец обделывал свои делишки дома! Отец не собирался делать его своим наследником, это ясно, как день, иначе он дал бы ему другое имя. Конунгов Ётланда никогда не звали Флоси! Все наследство отец предназначал только для меня. Прошедшей осенью мой отец решил посвататься к йомфру Альви, внучке конунга восточных ётов Ингольва. Но у нее уже был жених, один из вендских князей, живший в Бьёрко, и он не пожелал уступить ее без боя. Они сражались, и жених был убит. Но и мой отец получил тяжелую рану. Он обручился с йомфру Альви, а свадьба была отложена до тех пор, пока он оправится от раны. Он не мог покинуть усадьбу, и я вместо него отправился собирать дань с наших подданных. А пока я был этим занят, рана моего отца воспалилась и он умер! А вернувшись, я узнал, что эта сволочь Флоси, эта подлая гадюка, уже провозгласил себя конунгом на тинге и всех людей уговорил себя поддержать! Эта мерзкая собака каждому бонду вылизывал зад… Прости, госпожа. Всякой козявке он раздавал подарки, приглашал на пиры, ко всякому мелкому троллю ездил в гости в их конуры, чуть ли не детей нарекал у всяких недоумков, кто только имеет на тинге право голоса. Но, по нашему обычаю, конунг даже после тинга еще не конунг, пока не примет священную чашу Фрейра. А она хранится в святилище, и извлекать ее можно только в присутствии всех членов рода, кто сейчас живет на свете. Поэтому без меня принять чашу Фрейра он никак не мог. Ему пришлось ждать моего возвращения. А когда я приехал, я, разумеется, возмутился. Какой-то раб и сын рабыни провозглашает себя конунгом Ётланда, да еще ссылается на то, что его дед, дескать, правил каким-то ирландским болотом, и его, видите ли, признал тинг! И еще что он старше на шесть лет! Конечно, отцу же надо было как-то обходиться, пока он не нашел достойной знатной жены и не заслужил право посвататься к моей матери, вот он и спал со всякими рабынями… Ну, короче, я сказал, что он не будет править Ётландом, пока я жив. И в святилище он не войдет. И чашу Фрейра не получит, пока я жив. В общем… У нас случилась там целая битва между моими сторонниками и его, но моих было меньше…