Наталья Якобсон - Роза с шипами

-- Сантино, Кловис, Лестер, Айвес, Элистер, - я по очереди назвал каждого присутствующего и каждый был поражен тем, как легко без всяких усилий мне удалось раскусить его. - Того, кто прячется за колонной, кажется, зовут Ройс. Я прав?

Последний присутствующий, вышел из своего укрытия с видом пойманного преступника, спрятал руки за спиной и прошипел себе под нос что-то злобное. Ему вряд ли было больше шестнадцати-семнадцати лет. Самый юный из всех присутствующих. Видимо, развитие порочности в нем опередило возраст.

-- В чем дело? Вы смущены тем, что я предпочитаю имена собачьим кличкам?

-- Монсеньер сам забыл представиться, - прошипела Гонория, та самая дама с мушкой на щеке, которая заметила меня в прошлый визит.

-- Нет, не забыл, миледи, - я отрицательно покачал головой и снял треуголку, чтобы ничто больше не скрывало моей главной привилегии, золотых локонов. Их цвет мог сказать многое...но только потерпевшему от меня. - Мое имя Дракон.

-- Дракон, - с гневом выдавила Присцилла и яростно хлопнула сложенным веером по спинке кресла, где сидела ее подруга. - Ты пришел сюда, чтобы приговорить нас к сожжению или в качестве союзника? А может хочешь обложить нас данью? Нам нечего отдать. Все, что у нас было стало добычей крыс.

-- Этих отвратительный грызунов, которых неизвестно кто выпустил из клетки и натравил на нас, - подхватил Ройс. Несмотря на юный возраст голос у него был хриплый и гнусавый, как у взрослого мужчины или вернее, как у старика.

-- Это были хорошо обученные грызуны, но я пришел поговорить не о них.

-- Тогда о чем же? - с вызовом спросила Гонория. - Вы единственный кто смог отсюда добровольно уйти, но вы вернулись назад. Зачем? Быть может вас привлек кто-то из нас?

Ее губы сложились в кокетливую улыбку. Бледная тень от женского жеманства.

-- Шарло заинтересовал меня, - честно признался я, и улыбка тут же сошла с ее губ. - Такой талантливый малый и вдруг в ваших погребах. Я считаю вопиющей несправедливостью то, что у него до сих пор нет собственной колдовской мастерской.

-- Монсеньер так добр, - Шарло принял все мои высказывания за чистую монету и стал шарить по низкому столику, ища нетронутый бокал. - Не хотите ли выпить?

-- Нет, - отрезал я. Полупустой графин с какой-то густой жижей не внушал особого доверия. - В другой раз, - уже менее резким тоном добавил я. - А теперь давайте поговорим на все общие темы, какие только сможем найти обоюдными усилиями. Я так хочу! Хочу, чтобы вы рассказали мне о себе и о том, какие крайние обстоятельства довели вас до этого места. Голод, нищета или обычная алчность и стремление познать запретное?

Присцилла виновато опустила голову. Ее одну аристократкой назвать было нельзя. Скорее всего шляпница или помощница модистки, которой природа дала со свирепым взглядом, но очень хорошенькое личико.

-- Вам нас не понять, - пробормотала она.

-- Да, не понять. Я никогда не голодал и не подрабатывал плотником, но, думаю, был бы счастлив стать простым дровосеком, лишь бы только не знать о всех тех ужасах, которые мне довелось пережить. Можно родиться в семье столяров и даже не подозревать о том, какой плачевный жребий выпал детям из королевской семьи. Я не пытаюсь никого судить, просто хочу сказать, что иголка и шитье, которые забросила Присцилла, принесли бы ей куда больше пользы, чем обманчивое обещание власти.

В Сантино и Лестере я узнал ту парочку теней, мысли которых на дождливой улице были мне недоступны. Сейчас рядом не было князя, и я мог безошибочно угадывать каждую легкую вибрацию их взвинченных до предела нервов. Но держались они стойко, страх был написан у них в мозгу, но не на лицах. Только у Ройса брови дергались от нервного тика. Чего он боялся, виселицы, разоблачения или гнева князя.

-- В старые времена все было иначе, чтобы стать чернокнижником, мало было войти с кем-то в коалицию. Наоборот нужно было отлучиться от общества и пройти особый экзамен. А там уже высшая власть решала принять новичка или отвергнуть.

-- Да, расскажи нам о старых временах, - подхватил Шарло. - Расскажи о том, как тогда становились колдунами. О том, как вы устаивали шабаши, как судили себе подобных. О том, как призраки, феи и ламии пробирались в деревни, чтобы украсть детей. О том, как благородных белокурых принцев сжигали на кострах только за то, что один из них стал возлюбленным темных сил.

-- Что ты сказал? - я мгновенно метнулся к нему, и прежде чем он успел что-то сообразить или сделать схватил его за шиворот. - Повтори! Откуда ты смог об этом узнать? Кто тебе сказал.

Он попытался вырваться, но я перехватил его за волосы и прижал головой к столу. Сальные пряди скользнули по ладони, я тут же выпустил их и заломил руки ему за спину.

-- Значит, ты не хочешь говорить? - я заметил острый крюк, вбитый в стену, такие обычно вбивают в притолоку двери для одежды и фонаря. Было невозможно дотянуться до него рукой, но мои пальцы чуть-чуть удлинились, вцепились в крюк и вырвали его из стены. Раскрошенный камень и штукатурка посыпались вниз, на волосы моего пленника.

-- Так ты будешь говорить? - спросил я, занося крюк над его головой. Другие тени было рванулись ему на помощь, но переглянулись и, видимо, пришли к обоюдному согласию, что двух дерущихся безумцев разнимать опасно.

Железный крюк уже начал опускаться, но тут вдруг кто-то перехватил мою руку за запястье.

-- Не вздумай обижать моего слугу, - предупредил бархатистый, грудной тенор. Никакого зла или предостережения в голосе, но, слушая его, я ощущал привкус чего-то ядовитого. Обернувшись, я заметил бархатный плащ, такого же покроя, что и мой, рассмотрел фибулу, сделанную в форме усыпанного гранатом скарабея и только потом перевел взгляд на лицо. Лицо, в котором я силился найти, хоть одну знакомую черту, но не мог.

-- Какая многообещающая встреча, - попытался выдавить я из себя, однако облечь мысли в слова не получилось. Пересохшие губы приоткрылись, но голос куда-то пропал, дерзость угасла под жестоким обаянием его взгляда.

-- Пойдемте, ваше высочество, - мягко почти ласково промурлыкал он, но паучьи пальцы еще крепче, как стальной наручник, обвили мое запястье. Я сделал усилие и сбросил их с себя.

-- Нам ведь так о многом надо поговорить, - все на тех же мелодичных, добросердечных тонах произнес князь. Изящные брови чуть нахмурились, будто их хозяин обижен непочтением к своей персоне, но готов простить невежде несоблюдение этикета. Жест присущий только мне, было странно и неприятно угадывать свою мимику в лице визави, как в зеркале.

Князь выглядел лет на восемь-девять старше меня, но вел себя так, будто он моей отец. С терпеливостью, готовой вот-вот обратиться в строгость, по-хозяйски, но с показной любовью. Точно так же родитель при чужих хвалит своего ребенка и гладит по голове, а, отойдя подальше от свидетелей, начинает ругать.