Стивен Кинг - Колдун и кристалл

Джонас двинулся дальше, бросил взгляд в зеркало в золоченой раме, дабы убедиться, что никого нет и у него за спиной. Никого и не было. Впереди и слева стоял столик, накрытый на двоих, на нем — тарелки с холодными закусками, но стулья пустовали. Однако кто-то с ним говорил. Кто-то пригласил его войти, находясь по другую сторону двери.

Джонас выхватил револьвер.

— Да перестаньте, — послышался тот самый голос. Из-за левого плеча Джонаса. — Незачем прибегать к оружию, мы же все друзья. Сами знаете, находимся по одну сторону баррикад.

Джонас развернулся на каблуках, внезапно ощутив себя медлительным стариком. Перед ним стоял мужчина среднего роста, плотного сложения, с блестящими синими глазами и румянцем во всю щеку, свидетельствующим то ли об отменном здоровье, то ли о выпитом вине. Его улыбающиеся губы открывали маленькие зубки, спиленные на острие… конечно же, природа не могла наделить человека такими острыми зубами. Одет он был в черную сутану, в каких ходили святые люди, с отброшенным на спину капюшоном. Поначалу Джонас подумал, что мужчина лысый, но потом понял, что ошибся. Волосы он не стриг — брил.

— Уберите вашу пукалку, — продолжил мужчина в черном. — Мы все друзья, говорю я вам… рука руку моет. Мы преломим хлеб и поговорим о многом… волах, и цистернах с нефтью, и о том, что Фрэнк Синатра как шансонье превосходил Элвиса Пресли.

— Кто? Кого превосходил?

— Вы их не знаете, да это и не важно, — вновь затараторил мужчина в черном.

Не нравился Джонасу его голос, определенно не нравился. Такие голоса, подумал он, доносятся через забранные решетками окна психушки.

Он повернулся. Посмотрел в зеркало и увидел в нем мужчину в черном, который все так же радостно улыбался ему. Боги, да видел ли он его живьем?

Да, но ты не мог его видеть, пока он этого не захотел. Я не знаю, колдун ли он, но с магией точно знаком. А может, это маг Фарсона?

Джонас повернулся к мужчине в черном. Улыбка осталась, а вот заостренных зубов как не бывало. Но они же были. Джонас мог в этом поклясться.

— Где Раймер?

— Я послал его к юной сэй Дельгадо, порепетировать ее выступление на празднике Жатвы, — ответил мужчина в черном, обнял Джонаса за плечи и увлек к столу. — Подумал, что лучше нам держать совет вдвоем.

Джонас не хотел оскорблять посланца Фарсона, но прикосновение этой руки вызывало отвращение. Он не мог объяснить чем, но вызывало. Словно к нему прикоснулось что-то мерзкое и склизкое. Он стряхнул руку и двинулся к одному из стульев, стараясь унять дрожь. Неудивительно, что Дипейп вернулся от Скалы Висельников таким бледным. Абсолютно его это не удивляло.

Вместо того чтобы оскорбиться, мужчина в черном захихикал. (Да, подумал Джонас, он смеется, как мертвец, именно так он и смеется.) На мгновение Джонасу привиделось, что перед ним Фапло, отец Корта, тот самый человек, который послал его на запад столько лет назад, и он вновь потянулся за револьвером. Но перед ним стоял лишь мужчина в черном, с прилипшей к лицу улыбкой всезнайки, с синими глазами, поблескивающими в свете газовых рожков.

— Увидели что-то интересное, сэй Джонас?

— Да. — Джонас сел. — Поедим. — Он отломил кусок хлеба, сунул в рот. Хлеб прилип к пересохшему языку, но Джонас продолжал его жевать.

— Хороший мальчик. — Мужчина в черном тоже сел, разлил вино, первым наполнив стакан Джонаса. — Теперь, мой друг, расскажите обо всем, что вы сделали после того, как прибыли эти мальчишки, обо всем, что вы знаете, и о всех ваших планах на будущее. Не упускайте ни единой мелочи.

— Сначала покажите мне вашу пайдзу.

— Разумеется. Какой вы, однако, недоверчивый.

Мужчина в черном сунул руку под сутану и вытащил металлическую пластинку. Серебро, догадался Джонас. Бросил ее на стол, и, подпрыгивая, она заскользила к тарелке Джонаса. На пластинке Джонас увидел то, что и ожидал: выгравированный огромный, таращившийся на него глаз.

— Удовлетворены?

Джонас кивнул.

— А теперь пододвиньте ее ко мне.

Джонас протянул руку, и впервые она напоминала его дрожащий голос. Он посмотрел на свои трясущиеся пальцы, положил руку на стол.

— Я… я не хочу.

Да. Он не хотел. Внезапно он осознал, что, коснись он пластинки, выгравированный серебряный глаз повернется… и посмотрит прямо на него.

Мужчина в черном захихикал и шевельнул пальцами. Серебряная пряжка, Джонас решил, что это скорее пряжка, чем пластинка, заскользила к нему и исчезла в рукаве сутаны.

— Абрадакадабрама! Оп-ля-ля! Финиш! — Мужчина в черном отпил вина. — Если мы покончили с этими утомительными формальностями…

— Осталась одна, — ответил Джонас. — Вы знаете мое имя. Я хотел бы знать ваше.

— Зовите меня Уолтер, — ответил человек в черном, и улыбка слетела с его губ. — Старый добрый Уолтер — это я. А теперь давайте поглядим, где мы и куда идем. Короче, будем держать совет.

Когда Катберт вернулся на «Полосу К», спустилась ночь. Роланд и Ален играли в карты. Бункер они как могли привели в порядок. Даже от надписей, спасибо скипидару, найденному в чулане при конюшне, остались только розовые разводы, а теперь друзья сражались в Casa Fuerte, или «Свежее пятно», как называли эту игру в Гилеаде. Так или иначе, игра эта представляла собой разновидность «Следи за мной», карточной игры, в которую рубились в салунах и у походных костров испокон веку.

Роланд бросил короткий взгляд на Берта, стараясь понять, в каком он прибыл настроении. Лицо Роланда, как обычно, оставалось бесстрастным, но душу его терзали боль и нерешительность. Ален пересказал ему разговор с Катбертом, и ужасные слова последнего поразили его, пусть и услышанные через вторые руки. А более всего не давала ему покоя последняя фраза Катберта, брошенная перед тем, как он вышел из бункера: «Твоя беззаботная любовь привела к тому, что ты лишился чувства ответственности». Так ли это? Вновь и вновь он убеждал себя, что нет, что путь, которым он вел их, трудный, но единственно верный. И крики Катберта — не более чем злой ветер, который подняли его расшатавшиеся нервы… и его ярость, обусловленная надругательством над их жилищем. Однако…

Скажи ему, что он прав насчет выжидания, да только причины, из которых он исходит, не те, а потому в целом он не прав. Такого быть не могло.

Или могло?

Катберт улыбался, и щеки его раскраснелись, словно весь обратный путь он промчался галопом. Выглядел он таким юным, красивым, энергичным. Более того, счастливым, тем самым Катбертом, которого Роланд знал в недалеком прошлом — долдонящим всякую чушь грачиному черепу, пока кто-нибудь не попросит его заткнуться.

Но Роланд не доверял тому, что видели его глаза. В улыбке чувствовалась фальшь, румянец могла вызвать злость — не быстрая скачка, искорки в глазах вспыхивали яростью, а не юмором. Мысли Роланда не отразились на его лице, но сердце упало. Он надеялся, что буря по прошествии времени утихнет, но этого не произошло. Роланд искоса глянул на Алена, и увидел, что Ален думает о том же.