Джон Толкин - Дружество Кольца

Что же до остальных, то, собираясь вместе, они все чаще и чаще вспоминали Гэндальфа. Раны заживали, усталость утекала прочь, а боль утраты становилась все острее. Впрочем, о маге скорбели не только спутники. Нередко то с одного, то с другого мэллорна доносилась грустная эльфийская песня, в которой повторялось имя Митрандир — Серый Скиталец, как именовали Гэндальфа в Лориэне. Если рядом случался Леголас, его просили перевести, но эльф всякий раз отказывался: говорил, что от этих песен у него на глаза наворачиваются слезы.

А вот печаль Фродо, неожиданно для него самого, облеклась в робкие, неуверенные слова. Он всегда любил стихи, с удовольствием слушал вирши Бильбо, не говоря уже о прекрасных балладах эльфов Разлога, много знал наизусть, но чтобы сочинять самому — это ему и голову не приходило. Однако стихи сложились сами собой — родились в голове, когда он сидел у фонтана, и показались поначалу даже вполне сносными, хотя, прочитав свое сочинение вслух для Сэма, хоббит нашел, что прекрасные мысли рассыпались, словно пригоршня иссохших листьев.

Сэм, однако, придерживался другого мнения.

— Здорово, сударь! — восхищенно воскликнул он. — Этак вы скоро переплюнете и самого господина Бильбо.

— Не думаю, — отозвался Фродо. — Во всяком случае это лучшее, что у меня получилось.

— Так ведь здорово получилось! Только вот на вашем месте я бы добавил пару строк насчет его славных огненных потех. Ну, вроде того…

— Вот ты и добавил. А закончит, может быть, сам Бильбо. Но хватит об этом: только подумаю, каково будет старику узнать о гибели Гэндальфа, сердце кровью обливается.

Как-то вечером Фродо и Сэм прогуливались в прохладных сумерках. Уже некоторое время Фродо ощущал неясную тревогу, он каким-то образом чувствовал, что час расставания с Лориэном недалек.

— Ну, что ты теперь думаешь об эльфах, Сэм? — поинтересовался Фродо. — Я тебя уже спрашивал — кажется, это было сто лет назад, — но ведь с тех поры ты повидал их немало и узнал получше.

— Это точно, сударь, — отозвался Сэм. — Но что мне сказать: эльф, он, знамо дело, и есть эльф, разве с кем его спутаешь. А приглядишься — они все разные. Одни вот бродяжат почище нашего Арагорна, за Море их куда-то несет… А взять тутошних, так они, по моему разумению, привязаны к своему лесу больше, чем мы к Хоббитании. То ли они землю здешнюю под себя подладили, то ли она их — даже и не поймешь. Тут вроде как ничего и не происходит, да никто и не хочет, чтобы происходило. Может, во всем этом какое-то волшебство, но оно так глубоко упрятано, что и не потрогаешь, ежели вы меня понимаете.

— Ну уж волшебство-то здесь ощущается на каждом шагу, — возразил Фродо.

— Ощущается, сударь, спору нет… а вот где оно? Не поймешь. То ли дело бедный старина Гэндальф — как устроит тарарам, так сразу видно, что настоящий маг. Жаль, не довелось нам снова повидать ни Владыку, ни, особливо, Владычицу. Уж она-то наверняка могла бы показать что-нибудь этакое. Уж больно мне, сударь, хочется посмотреть на настоящую эльфийскую ворожбу.

— А с меня довольно того, что я ее чувствую, — отозвался Фродо. — Да и Гэндальф был мне мил безо всякого «тарарама». Чего мне не хватает, так это его кустистых бровей да ворчливого голоса.

— Вы правы, сударь, — кивнул Сэм. — И не подумайте, будто я к Лориэну придираюсь: край такой, что на всем свете лучше не сыщешь. Чувствуешь себя и словно дома, и как в гостях… ежели вы меня понимаете. Оно конечно, на чудеса, про какие сказки рассказывают, глянуть бы любопытно, да чего уж там… честно скажу, уходить мне отсюда неохота, но чует мое сердце, что пора. Лучше уж не тянуть да отрезать. А что боязно, так на сей счет мой Старбень так говаривал: «Глаза боятся, руки делают». Наше ведь с вами, сударь, дело, за нас никто не сделает. Эльфы здешние с нами не пойдут, так что от ворожбы ихней, будь она хоть самой расчудесной, нам помощи мало. Ох, хлебнем мы еще горюшка без Гэндальфа.

— Тут ты в точку попал, Сэм, — вздохнул Фродо, — и уходить пора, и без Гэндальфа наплачемся. Но все же мне бы очень хотелось увидеть перед расставанием Владычицу.

И тут, словно в ответ на его слова, в просвете между деревьями появилась высокая и прекрасная, облаченная в белое Галадриэль. Жестом поманив хоббитов за собой, она двинулась к южному склону Карас-Галадона, где находился обнесенный живой зеленой изгородью сад. Деревьев в нем не было — только цветы и травы. Хоббиты увидели открытое небо и ярко сиявшую над западными лесами вечернюю звезду. По длинному пролету ступеней Владычица спустилась в зеленую лощину, по которой, журча, пробегал ручей — тот самый, истоком которому служил фонтан на вершине. Рядом с ним, на невысоком пьедестале, высеченном из камня в виде ветвистого дерева без макушки, стояла большая, но неглубокая серебряная чаша и серебряный же кувшин.

Галадриэль зачерпнула воды из ручья, наполнила чашу до краев, подышала на воду, пока рябь не улеглась, и обратилась к хоббитам:

— Перед вами Зеркало Владычицы Лориэна. Я привела вас сюда, чтобы вы заглянули в него, если хотите.

— Но зачем нам в него заглядывать? И что мы там можем увидеть? — робко спросил Фродо, подспудно чувствуя: он имеет дело с чем-то таинственным и непостижимым.

— Я могу повелеть Зеркалу показать вам все, что угодно. Однако, если хотите моего совета, было бы гораздо полезнее предоставить ему свободу. Я не знаю, что вы увидите в этом случае: порой зеркало показывает настоящее, порой будущее, а порой возможное будущее, то, которое еще не предопределено. Какое видение будет явлено вам, не сможет предсказать даже мудрейший из Мудрых. Ну как, хотите посмотреть?

Фродо промолчал.

— А ты? — обратилась Галадриэль к Сэму. — Тебе, кажется, хотелось посмотреть на эльфийскую ворожбу? Я не совсем понимаю, что значит это слово, ведь вы используете его и для обозначения коварных ухищрений Врага, но, по моему разумению, это как раз то, что ты имел в виду. Ну как?