Джон Толкин - Дружество Кольца

Хозяин провел хоббитов коротким коридором и остановился перед дверью.

— Вот и комнатенка. Я чаю, в самый раз придется, — приговаривал он, отпирая дверь. — Располагайтесь, а я, прошу прощения, побегу. Дел невпроворот, словом с гостем перемолвиться, и то некогда. Так вот и кручусь-верчусь: день-деньской бегаю, да что-то не худею. Я к вам еще загляну попозже. А понадобится что — вот колокольчик: звякните, Ноб и прибежит. Не прибежит сразу, звоните громче, стучите да кричите.

Комнатка и впрямь оказалась очень даже уютной. В каминчике ярко полыхал огонек, вокруг стола теснились низенькие удобные стулья. На круглом, укрытом белоснежной скатертью столе красовался колокольчик, но звонить в него не потребовалось. И оглядеться-то не успели, как Ноб заявился в комнату, неся свечи и целый поднос всякой всячины.

— Может, вам будет угодно выпить? — осведомился он. — А коли умыться, так пожалуйте.

Хоббиты умылись и уже осушили по полкружки славного пива, когда снова объявился Ноб, а с ним и хозяин. Стол был накрыт — мигнуть не успели. Подали горячую наваристую похлебку, холодное мясо, свежайшей выпечки хлеб, масло, полкруга спелого сыра да еще пирог с черной смородиной. Незатейливо, но сытно — лучше и в Хоббитании не поднесут. Сэм уж на что насчет пригорских подозрительный, и тот размяк — должно быть, сказывалось превосходное пиво.

Хозяин, правда, задержался у хоббитов ненадолго: весь в хлопотах, куда там рассиживаться.

— Вот поснедаете, — молвил он, — и, коли спать не захочете, можете сойти в залу, к гостям. Те рады будут: выселенцев, то есть, прошу прощения, я хотел сказать хоббитанских — мы реденько видим: послушать да поболтать всякому в охотку. Ну это уж как вам заблагорассудится. А так — ежели что, — колокольчик вон он, под рукой.

С часок хоббиты только ели и пили, почти не разговаривая. Но, подкрепившись под конец как следует, они приободрились и решили-таки сойти в общую залу: все веселее будет. Один только Мерри отказался: там, дескать, душновато.

— Посижу лучше здесь, — молвил он. — А надумаю, так, может, и проветрюсь чуток. Вы там языки-то особо не распускайте. Помните: уехали мы покуда недалече, неровен час, кто не тот прознает…

— Ладно уж, — отмахнулся Пиппин. — Чай, не дурнее тебя будем. А коли тебе взаперти сидеть заохотилось — дело хозяйское.

В общей зале трактира компания собралась самая что ни на есть разношерстная: Фродо обнаружил это, когда глаза его приспособились к свету — правда, не особенно яркому: исходил он главным образом от полыхавшего камина, а что до трех свисавших с потолка ламп, так они и вовсе утопали в дыму.

Пивнюк стоял неподалеку от очага, толкуя о чем-то с парочкой гномов да несколькими людьми довольно странного обличья. Кругом народу было полным-полно: и люди, и местные хоббиты, и гномы… а по углам так и вовсе не разберешь кто.

Жителей Хоббитании встретили хором приветственных восклицаний. Чужаки — особенно притащившиеся Зеленопутьем — уставились на них с любопытством, но Пивнюк, представляя каждого, тарахтел так быстро, что едва ли кто-нибудь разобрался, кого как кличут. В Пригорье, похоже, в ходу были прозвания все больше растительные, для хоббитанского слуха чудные. Сплошные Камышинсы, Лиственюки, Верескухи, Плодожоры, Прихвощни… ну и все такое прочее. Иные из тутошних хоббитов — те же Репейниксы, коих в трактир ровно репья поналипло, — тоже звались не по обычаю, но у большинства фамилии были самые что ни на есть хоббитские: Взройлы там, Долгонорсы, Песколазы да Закопинсы. Все они наверняка имели хоть и дальнюю, но родню в Хоббитании. Обнаружились и взаправдашние Подхолмсы из Становищ: эти враз порешили, что Фродо не иначе как их заблудший кузен. Приняли они хоббитанских сородичей, конечно же, дружелюбно и проявили немалое любопытство, так что Фродо пришлось пуститься в объяснения. Он сообщил, что занимается историей и географией (слушатели кивали, хотя столь мудреные слова были у них не в ходу) и подумывает написать книгу (тут все и вовсе рты поразявили) о хоббитах, живущих за рубежами Хоббитании. Тут загалдели наперебой — вздумай он и вправду писать, сведений хватило бы не на один том. Тот же Пивнюк — твердили ему — столько порасскажет, только знай записывай.

Потом, когда стало ясно, что сию минуту Фродо никакой книги писать не станет, его принялись расспрашивать, что да как в Хоббитании, а поскольку он оказался не слишком словоохотлив, то со временем приотстали. Фродо спокойно присел в сторонке, озираясь по сторонам да прислушиваясь.

Люди и гномы обсуждали по большей части новости, дошедшие уже и до Хоббитании и ничуть не радовавшие. На юге, похоже, дела обстояли хуже некуда. Люди покидали насиженные места и искали, где обосноваться по новой. Пригоряне им, конечно, сочувствовали, но привечать у себя не рвались. Один из новоприбывших, уродливый косоглазый малый, пророчил в ближайшем будущем чуть ли не целое нашествие на север… «А ежели тем людям места не найдется — разглагольствовал он, — так они его сами для себя очистят. Жить-то небось каждому охота…» Людей эти разговоры тревожили, а вот пригорских хоббитов — не очень. Сколько бы большунов в Пригорье ни понабилось, на хоббитские норки они едва ли позарятся. Хоббиты сгрудились вокруг Сэма и Пиппина, рассказывавших веселые были-небылицы о делах хоббитанских. История о том, как в Грабарне рухнула крыша, и не кто-нибудь, а сам голова Билл Белоног выбрался наружу, осыпанный известкой, что твоя клецка мукой, была встречена дружным хохотом. Но и Фродо в покое не оставляли — один из пригорян, бывавший, видать, в Хоббитании, все допытывался, где живут тамошние Подхолмсы и кому они родня.

Неожиданно внимание Фродо привлек странного вида человек с обветренным загорелым лицом, сидевший в дальнем углу и, похоже, тоже внимательно прислушивавшийся к разговорам. Потягивая пивко из высокой кружки, он курил причудливой работы резную трубку. На вытянутых под столом длинных ногах красовались высокие сапоги из мягкой кожи, стачанные отменно, но основательно стоптанные, со въевшейся грязью. Несмотря на духоту, он не только не снял поношенный темно-зеленый плащ, но и капюшон оставил надвинутым до бровей. Глаза его сурово поблескивали, особенно когда он посматривал на хоббитов.

— Кто таков? — улучив момент, поинтересовался Фродо у пробегавшего мимо Пивнюка. — Его вроде не представляли.

— Этого-то? — буркнул хозяин, скосив глаза. — Да я его толком и не знаю. Так, перекати-поле, шляется невесть где. То его месяц не видно, то год, а то — вот тебе — объявится как ни в чем не бывало. Прошлой весной торчал тут почти без вылазу, потом запропал, а теперь вот вновь заявился. У нас его Бродяжником кличут, а настоящее его имя никто не ведает. Историй он всяких знает — только слушай, а так шалопут, да и только. Ну да ведь у нас как говорят: «Ни с запада, ни с востока — ни толка, ни прока». Кто их разберет, чужедальних-то…