Андрей Трегубов - Могло быть и так, или Эльфы тоже люди

— Ты здесь, Арр'Таш? — прошипел он сквозь зубы на дроу.

— А разве могло быть иначе, вин'эсс? — шелест пустого голоса раздался совсем в стороне. — Я не для того прошёл через пытки серых и Перерождение, чтобы быть курьером и охотиться на кучку Разных!

Арр'Таш вышел из-за дерева, и вспышка молнии осветила золотые пряди волос.

— Что ж, поздравляю с повышением, плак'кйорл Арр'Таш. — Лорешинад чуть изменил положение клинков. — Только на твоём месте я бы забрал слова насчёт «кучки» назад…

— Лучше подготовься к свиданию со своей светлой подружкой. Ты ведь по ней соскучился, не так ли? — взгляд полыхнул золотом, встретившись со взглядом алых глаз Лорешинада.

Ответом был град ледяных осколков. Хотя бОльшая их часть прошла мимо, на щеке Арр'Tаша всё же осталось несколько царапин. Темные атаковали мгновенно. Три «Сферы» слились в одну, из которой доносился лишь звон клинков да вылетала в разные стороны ледяная «шрапнель».

Сайлас лежал у Эстелиель на коленях, теперь она своими средствами держала магистра на грани жизни.

Чёрный короткий болт вонзился в дерево над её головой. Второй летел прямо ей в грудь, но сдвинуться или уклониться она уже не успевала. Магистр был слишком тяжёл, чтобы резко скинуть его с колен. Время остановилось, стрела медленно, но неуклонно ползла по воздуху к её жизни. За долю секунды до встречи со смертью она зажмурилась. Через миг, не чувствуя боли, вновь открыла глаза. Болт скатывался с тела Сайласа, растеряв инерцию полёта.

«Купол защитного заклинания?» — она ошалело озиралась, ища среди деревьев глаза Навана.

Не видела, но чувствовала, где он стоит. Опустила взгляд, кивнула на Сайласа и Пашку.

Воздух шевельнулся, и вот уже летящие льдинки брызгами разбиваются перед лицом очумевшего Пашки.

«Учить менестреля? Ничего не выйдет. Он не сможет создать вокруг себя хаос росчерков, через который не пробиться и к которому опасно приближаться. Не останавливаться, не замечать боли… Танец бабочки и огня, танец со смертью. Таков настоящий бой вин'эссов…»

— Всем выползти из Сумрака! — прогремел над лесом усиленный голос Навана.

«Сферы» начали расползаться и чёрными ручейками утекли в заросли. Почти сразу же двоих тёмных настигли файерболы Грима. Третьему Лорешинад вонзил зачарованный ветром клинок в живот. Брюшина раздулась и лопнула. Второй Кии-Вэльве чисто по привычке прошёлся по горлу уже мёртвого противника.

«Трое?.. Где Арр'Таш?!»

Тишина. Бой закончился.

Сил хватило только на один шаг. Лорешинад повалился навзничь, тяжело дыша. Всё тело было покрыто мелкими чуть светящимися зеленым порезами.

Сквозь кусты проломился Пашка.

— Шин! Шин, ты живой?

— Vel'klar [53] Где (дроу) …

— Что?..

— Где Арр'Таш?..

— Не знаю никакого Артоши… Чем тебя так?

— Яд, — услышал эльф на границе сознания голос Эстелиэль.

Якоб Сандр, Третий, заснул только под утро, видел свои сны, а после пробуждения обнаружил прямо у себя на груди письмо. Принялся изумлённо таращиться на лист бумаги, исписанный словами на древнегерманском. Голова трещала после пьянки и соображать отказывалась.

В этом мире бумаги уже почти не водилось — это раз. Из первых переселенцев лишь немногие помнили этот язык — это два. Единицы из них были грамотны и умели писать — это три. Впрочем, подпись стояла, и — четыре — это было имя «Генрих». Якоб знал только одного обладателя этого имени. Здесь его звали Приближённый Четырнадцатый…

Властитель не мог понять, зачем было писать с такими ухищрениями, если в письме нет ничего существенного и секретного. Лишь тонкий намёк на просьбу уделить внимание автору. Его, Якоба, светлой персоны, графа, рыцаря, тамплиера…

Четырнадцатый не скупился на лесть и вспоминал заслуги, мужество и честь господина Сандра, младшего из наследников графства Геннегау… К чему это?..

— А он хорош! — вслух подумал Третий, прислонившись лбом к холодной каменной стене. — Заинтриговал меня. Чего-то хочет и ждёт, когда я отвечу на письмо. Это уже будет почти согласием на его просьбу. Молодец, чертёнок!

Комната Якоба была возле женских комнат, ныне пустующих. Ночные гости разбрелись, умерших унесли раньше, чем Властители начали просыпаться. Солнце уже начало заползать в окна — наступала вторая половина дня. Властитель сидел на кровати и предавался воспоминаниям.

С Генрихом Якоб познакомился ещё в Иерусалиме, за полгода до казни де Моле. Официальные гонения ещё не начались, и крестоносцы воевали, торговали и жили с арабами и иудеями вполне мирно. Порой пленяли иноверцев и делали их своими слугами. Порой те появлялись сами, надеясь, что люди из Европы будут более мягкими и справедливыми хозяевами. Так и прибился к ним юноша Саид. Не говорил на немецком, лишь немного по-французски. Жестами объяснил, что его хотели продать в Африку. Набожный Вильхельм Хоэнцоллерн, некогда отрёкшийся от права наследования графства в Сконе, принял Саида своим оруженосцем, крестил его в католическую религию под именем Генрих.

Юноша быстро учился языкам, схватывал азы военного дела и этикета. Рассказывал многое из достижений восточной науки и философии. Вильхельм привязался к крестнику всей душой, считал его за сына. Саид-Генрих отвечал уважением.

После начала репрессий на тамплиеров им со светлыми эльфами пришлось быстро эвакуироваться на Алтай. Два года до окончательного переселения в эльфийский мир все жили в горах, в замке. Ведьма Надежда со своей юной дочерью обитала в избушке. Но это не мешало Генриху и Эстелиель встретиться, влюбиться и родить ребёнка.

Надежда была в ярости. Никто не вдавался в детали отношений в их семье, только ведьма велела Вильхельму усмирить и забрать к эльфам своего оруженосца, в то время как Эстелиель оставалась на Алтае как ключ к порталу.

Здесь же образованному Генриху дали номер Четырнадцать, он стал Приближённым, исполнял значимые для государства приказы Властителей, никогда не высовывался, был предан и аккуратен. Арестованный им недавно Подземный Арр'Таш дал показания и был убит во сне.

Якоб в порыве ностальгии принялся вспоминать всю эту историю с арабчонком, дочкой ведьмы, послужным списком Приближённых. Оказалось, что о жизни Четырнадцатого в этом мире и о его местоположении он почти ничего не знает. Как назло, связь с ним держала почившая Надежда.

Нечеловеческим усилием воли Якоб оторвал себя от кровати и от стены, устремился к стоявшему на окне кувшину. Вода вымыла из головы гудение и тяжесть, освежила тело, ослабила последствия попойки. Третий вернулся на кровать и уснул снова, ощущая спокойствие и лёгкость в теле. Лишь мысль о Генрихе тихой мухой назойливо жужжала в мозгу.