Роберт Силверберг - Король снов

Они втроем находились в одном из небольших залов королевских покоев в верхней части Хрустального павильона — самого высокого здания в городе Стойен, на две сотни футов вздымавшегося к небу в самом сердце этого прекрасного тропического порта. Благодаря стене из сплошных окон, из каждого помещения открывался изумительный вид на город со всеми его бесчисленными террасами и башнями с одной стороны и неоглядный, гладкий, как стекло, темно-голубой Стойенский залив — с другой.

Эта комната выходила на залив. Вот уже десять минут Престимион стоял перед большим окном и, не отрываясь, смотрел на море, словно пытался преодолеть расстояние, отделявшее его от Зимроэля, и взглядом поразить насмерть Мандралиску и его пятерых хозяев. Но Зимроэль находился немыслимо далеко на западе и был недоступен даже самому яростному взгляду. А какой же высоты нужно здание, спросил он себя, чтобы он на самом деле смог видеть на такое расстояние? Не меньше, чем Замковая гора, решил он. Даже выше.

Отсюда он мог видеть только воду, одну лишь воду, уходящую в бесконечность. А что это за блестящая точка на горизонте? Не мог ли это быть Остров Хозяйки, на котором он так недавно побывал? Скорее всего, нет. Пожалуй, даже Остров находился слишком далеко отсюда, чтобы его можно было разглядеть.

Снова, в который уже раз, ему пришло в голову, до какой же немыслимой степени все усложняется, благодаря колоссальным размерам Маджипура. Одна только мысль об этом ложилась тяжким бременем на его душу. Каким безумием было притвориться, что столь огромной планетой может управлять всего лишь пара людей в причудливых одеждах, сидящих на роскошных тронах! Единственной силой, скреплявшей этот мир, было согласие управляемых, которые по своей доброй воле решили признать над собой власть понтифекса и короналя А теперь это согласие, похоже, распалось, по крайней мере на Зимроэле, и, судя по всему, его придется восстанавливать с помощью военной силы. А разве можно будет в этом случае говорить о согласии? — спрашивал себя Престимион.

Настроение Престимиона на протяжении уже долгого времени было непривычно мрачным; подавленность редко покидала его дольше чем на несколько минут. Он не мог решить, в какой степени это настроение явилось следствием усталости от недавнего продолжительного путешествия, во время которого он был вынужден сознаться себе, что уже не молод, а в какой — отчаяния, которое он испытывал от сознания неизбежности новой войны.

Ибо предстояла война.

Именно так он сказал своей матери на Острове Сна несколько недель тому назад, и в этом он был убежден всем своим существом. Мандралиску и его охвостье следовало уничтожить — в противном случае мир окажется расколотым. Если бы ему самому довелось вести войска на Ни-мойю, то состоялась бы грандиозная последняя битва против подлости, которую олицетворяли собой эти люди. Но Престимион надеялся, что ему не выпадет эта участь. Мой меч теперь — Деккерет, — так он сказал леди Териссе, и это, в общем-то, было правдой. Сам он стремился к покою Лабиринта. Первый раз уловив эту мысль, он сам изумился причудам своего сознания. Но это была правда, божественная правда.

Его плеча легчайше и почти неуловимо быстро коснулась рука.

— Престимион..

— Что, Септах Мелайн?

— Я хотел бы заметить, что пора бы вам перестать смотреть на море и отойти этого окна. Пожалуй, лучше будет выпить немного вина. А может быть, сыграем в кости?

Престимион усмехнулся. Сколько раз за эти годы продуманное легкомыслие Септаха Мелайна отводило его от края бездны отчаяния!

— Сыграть в кости? Как изумительно это должно было бы выглядеть со стороны! — заметил он. Понтифекс Маджипура, его главный спикер и Великий адмирал, словно уличные мальчишки, ползают на коленях по полу королевских покоев и спорят насчет четверок, шестерок и тройных двоек! Да просто рассказать кому-нибудь — не поверят, что такое может быть!

— Я припоминаю, — проговорил Гиялорис, глядя в пространство, словно ни к кому не обращаясь, — как мы с Септахом Мелайном играли в самые простые кости на палубе речного судна, которое везло нас вверх по Глэйдж от Лабиринта после того, как Корсибар захватил трон, и как раз в тот момент, когда он выбросил двойную десятку, я посмотрел вверх и увидел, что в небе сверкает новая бело-голубая звезда, очень яркая; ее еще какое-то время называли Звездой лорда Корсибара. А потом на палубу вышел герцог Свор — ах, каким же хитрецом был этот малыш Свор! — увидел звезду, и сказал: «Эта звезда — знак нашего спасения. Она означает гибель Корсибара и возвышение Престимиона», и это была истинная правда. Эта звезда все так же ярко сияет в небе. Я видел ее только вчера вечером, почти в зените, между Ториусом и Ксавиалом. Звезда Престимиона! Это звезда вашего царствования, и она продолжает светить миру! Посмотрите в небо сегодня вечером, ваше величество, и она заговорит с вами и успокоит вашу душу. — Теперь он уже смотрел прямо в лицо понтифексу. — Умоляю вас, Престимион, отбросьте все дурные мысли. Ваша звезда все еще в зените.

— Вы очень добры, — мягко сказал Престимион. На самом деле он был растроган до такой степени,

что вряд ли смог бы выразить свое чувство словами. За все тридцать лет дружбы, связывающей его с громоздким, медлительным, косноязычным Гиялорисом, он еще ни разу не слышал от него такого красноречивого высказывания.

Но, конечно, Септах Мелайн не мог отказать себе в удовольствии снизить патетику этого момента.

— Гиялорис, всего минуту-другую тому назад вы пожаловались, что утратили быстроту соображения, — с недоуменной миной на лице сказал фехтовальщик. — И тут же вы вспоминаете о партии в кости, с момента которой прошло уже полжизни, и точно цитируете слова, которые произнес той ночью герцог Свор. Вам не кажется, дорогой Гиялорис, что вы крайне непоследовательны?

— Я запоминаю то, что важно для меня, Септах Мелайн, — ответил Гиялорис. — И поэтому помню кое-что из того, что случилось полжизни тому назад, лучше, чем то, что ел вчера вечером за обедом, или, скажем, цвет одежды, которая была на мне.

Он поглядел на Септаха Мелайна так, будто намеревался тут же, не сходя с места, разорвать этого человека пополам, чтобы, после всех этих десятилетий, положить конец его постоянным шуткам. Впрочем, их отношения всегда были такими.

Престимион наконец-то рассмеялся.

— Вы хорошо придумали насчет вина, Септах Мелайн. А вот идея сыграть в кости меня не так привлекает. — Он пересек комнату, подошел к буфету, на котором стояло несколько бутылок с вином, и после непродолжительного раздумья выбрал молодое золотое стойенское вино, которое настолько быстро зрело, что его никогда не вывозили в другие края. Он наполнил до краев три бокала, и друзья некоторое время сидели молча, медленно смакуя густое ароматное крепкое вино.