Наталья Лебедева - Малахит

Усадьба была велика. Располагалась она достаточно близко к селу, чтобы считаться его частью, и достаточно далеко от него, чтобы подчеркнуть брезгливость, с которой Алмазник относился к своему окружению. За хозяйственными постройками начинался лес. Перед двухэтажным, длинным зданием располагался цветник. Центральная часть усадьбы была приемно-парадной. В правом крыле жил сам хозяин, а так же его слуги, входившие в здание через черный ход. Левое было доступно редким избранным. Сейчас Алмазник вел туда Берковского.

— А здесь для тебя особый подарок, — говорил Алмазник.

Он открыл дверь. Обстановка комнаты, в которую вошли мужчины, казалась нищенской. Белые холщовые занавески на окнах. Дубовая кровать, застеленная льняным бельем и наборный столик из темных агатовых камней.

Обитательница комнаты, несмотря на жару с ног до головы укутанная в полинявший коричневый плащ, сидела на кровати, испуганно прижавшись спиной к стене. Женщина была не слишком молода, но очень красива. Каштановые волосы, карие глаза, черные, красивой формы брови, правильные черты лица. Рост, судя по всему, чуть выше среднего. Берковский любил таких женщин.

— Красивая, — повторил он вслух свои мысли. Женщина вздрогнула, как от пощечины.

— И не только, — ответил Алмазник, — она может оказаться очень полезной.

— Полезной?

— Да. Это ведь та самая Анис.

— Ах, это мама нашей золотой девочки… Очень приятно. И давно она у тебя?

— Пару месяцев. — Алмазник произнес это и вдруг испугался.

Берковский сделал знак и мужчины вышли в коридор. Замок, запираясь, щелкнул. Анис с облегчением вздохнула.

Тогда, ранней весной, она шла по болотной тропинке вслед за Курочкой и ее сыновьями. Анис прекрасно понимала, что уговорить гордячку принять помощь будет очень непросто. Она внимательно следила за каждым шагом подруги. Сердце кровью обливалось, когда Анис видела, как едва волочит ноги и спотыкается молодая еще женщина.

Хруст веток чуть позади себя она услышала слишком поздно. Милиционер прыгнул на нее и, зажав рот, утащил в кусты. Курочка ничего не услышала — по крайней мере, на сдавленный возглас Анис она даже головы не повернула.

Там, в стороне от дороги, милиционер ударил Анис по спине. Женщина рухнула на колени. Второй, тоже выползший из кустов, толкнул ее в плечо носком сапога. Анис неуклюже повалилась набок, и тут ее начали бить ногами. Не сильно, но с явным наслаждением. Она не сопротивлялась, лишь подтянула колени к животу и как могла спрятала голову. Анис знала, что звать на помощь ей уже некого.

Ей казалось, что ее убьют сейчас — вот так медленно и страшно. Но экзекуция кончилась и женщину, словно послушную корову, погнали через лес.

К тому времени, как показалась усадьба Алмазника, Анис начала приходить в себя. Сизый туман перед глазами рассеялся. Заныл бок, заболела голова. Саднила ободранная о корни рука. Ноги едва двигались.

Здесь, в Торговцах, Анис была впервые, она не знала, кому принадлежит белая усадьба.

Ее проводили на второй этаж, в эту самую комнату.

Никто ничего ей не объяснял, а она и не спрашивала. Через полчаса какая-то грязная баба принесла ей стопку постельного белья, а потом поднос с едой. Не считая визитов служанки, следующие две недели Анис провела в одиночном заключении.

Алмазника, вошедшего к ней в комнату после очередного ужина, она узнала сразу. Он был слишком известной фигурой в Камнях. Он приходил к ней каждый день, если, конечно, не бывал в отъезде, и разговаривал обо всем подряд. Анис подозревала, что он хочет что-то у нее выведать, но никак не понимала, что именно. Пыталась отмалчиваться, но в ответ на ее молчание этот высокий человек подсаживался к ней близко-близко и шептал, щекоча дыханием ее шею, ухо, щеку.

Очень скоро Алмазник понял — она ничего не знает о дочери, но предпочел оставить ее у себя — на всякий случай. Берковскому тоже не сказал ничего. Решил, что в крайнем случае использует ее как громоотвод, если вызовет крайний гнев шефа.

— И давно она у тебя? — сурово спросил Берковский.

— Месяца три, — зачем-то не солгал Алмазник.

— Почему молчал?

— Так она не знает ничего. Это точно. Я проверял.

— Ладно. Не сбежит?

— Нет. Точно…

— Лошадь мне. Быстро, — бросил Берковский, спеша прочь.

Алмазник подумал, что день безнадежно испорчен. Но все изменилось еще раз. Не успел он выйти во двор, где Берковскому уже подводили лошадь, как сигнальный камень предателя изменил свой цвет. Срочно выехали в расположение армии, дали задание взрывникам. Сидели и ждали. Алмазник — с надеждой на амнистию, Берковский — в радостном возбуждении, без злости.

Ночью вернулись в усадьбу, распорядившись держать защитников крепости в легком напряжении. А подарок, который судьба преподнесла Берковскому утром, заставил его окончательно забыть о злости на компаньона. Все, что ни делается — к лучшему, убедился Берковский еще раз.

Крысеныш плохо ел и плохо спал. Он стал совсем худым и еще более бледным, чем в дни, когда жил за бочками и месяцами не видел солнечного света. Он ревновал.

Бронза практически не подпускала его к Золотку, и время от времени награждала тяжелым и подозрительным взглядом. Золотко улыбалась и смотрела ласково, но ей вполне хватало бабушки. Крысеныш с завистью смотрел, как Бронза и Золотко пекут пироги, как часами сидят и разговаривают на холмике рядом с землянкой Липы, как плетут игрушки из соломы и корзинки из ивовых прутьев, как ходят гулять в лес…

Сначала он крутился возле них постоянно, но потом то ли гордость, то ли обида заставили его в одиночестве уходить в лес.

— Туда не ходи, — предупредила его как-то Липа, показав в сторону реки.

— А что там? — спросил ее мальчик.

— Там Торговцы, и причем довольно близко. Испугаться не успеешь, как нос к носу столкнешься с кем-нибудь из торговцев или из милиции.

Он запомнил, и с этого дня упрямо гулял именно там. Серенький и полупрозрачный, он скользил по лесу легкой тенью. Гулял и на рассвете, и на закате, и темной ночью, и ярким днем. Деревья служили ему и убежищами и наблюдательными пунктами, с них он подглядывал за жизнью большого и шумного села. Крысенышу нравились эти ленивые, расслабленные люди, которые начинали суетиться только в том случае, если собирался в путь купеческий караван. Он любовался сытыми и ухоженными лошадьми, блеском украшений, чудными, яркими халатами и женщинами села, одетыми легко и игриво.

К тому времени, как город был осажден, Крысеныш осмелел окончательно. Он разгуливал по самому краю леса с таким самоуверенным видом, что его не задержали, даже увидев. Впрочем, случилось это всего один раз. Измученный торговец с тяжелым тюком на спине скользнул по нему взглядом и пошел дальше. Видно было, что думает мужчина только о том, как скинет свою ношу и напьется наконец воды.