Наталья Лебедева - Малахит

— Давным-давно кто-то создал землю и все, что ни есть на земле. Мы, камни-ящеры, змеи-металлы, деревья, звери, птицы и прочие заселяли ее. Огромные стада моих собратьев ходили по этой стране. Но мы не были бессмертны. Сестры мои и братья умирали, а я жил. И я стал чувствовать груз на своей спине. Сначала я подумал, что обрастаю камнями и в один прекрасный момент не смогу встать из-за их веса. Но моя прекрасная жена — она была умнее меня — сказала, что это не тот груз. Это ответственность за равновесие вещей, говорила она. Смотри, наши собратья — деревья, звери, вода, металлы, травы, огонь — все умирают, но из каждого племени остаются пары, и это неспроста. Именно мы, последние живые, должны держать этот мир, оставить его таким, как есть, неповторимым, оставить жизнь не только зверю и птице, но и камню.

А потом откуда-то появились люди — голые и тонкие, словно ужи, со слабыми руками и бессмысленными глазами. Ни речь не отличала их, ни умение обезопасить себя от зверей более сильных. Что ж, подумал я, может быть, в этом и есть смысл моей жизни — взять что-то столь бесполезное, как человек, и вдохнуть в него силу и рассудок, и умение работать, и способность понимать красоту. Кто-то создал меня, что-то создам я, нечто создаст человек. А без этого мир разрушится.

Ты будешь созидать?

— Да, — ответил Павел.

— Хорошо. Вот с этим я создал человека-камня. Человека, в котором желание творчества и возможность творчества слиты воедино. Ты видел, они создают не только полезные вещи. Они любят вещи красивые. Они любуются камнями…

Я люблю их, и хочу, чтобы ты знал об этом и любил их тоже. Я говорю об этом каждому из королей, быть может, уподобляясь тем самым суетливому родителю, который хочет, чтобы дочь его, выходя замуж, была счастлива. Но наставлениями или угрозами никогда ничего нельзя добиться. Свадьба сыграна и ты уже ни за что не отвечаешь… Но, может быть, когда-нибудь, раз или два, ты вспомнишь мои слова.

Вот и все, что я хотел тебе сказать. Теперь пойдем, я провожу тебя к замку. И знай, ты можешь приходить ко мне за помощью или советом в любое время.

Они шли по тропе, Павел был серьезен и сосредоточен. Он обдумывал то, что услышал, а потом вдруг вспомнил об одной важной вещи и сказал:

— Мне кажется, что я недавно видел камни, очень похожие на пластины на вашей спине — плоские и пятиугольные, только другого цвета. Может быть, открылась могила одного из ваших братьев? Может быть, нужно что-то сделать?

Камень остановился.

— Что? — спросил он, — Где? Когда? Как?

Павел начал рассказывать про Малышневку и про камни, которым в ней поклонялись.

— Нет, — ответил его спутник печально, и прозрачный зеленый изумруд выкатился из черного гагатового глаза, — это не мертвый камень. Теперь я знаю, куда она пропала — моя жена. А ты, король, теперь будешь знать тайну этой деревни. Живой амазонит останавливает время. Значит, они заманили ее в яму и закопали ее.

— Кто закопал? — Павел почувствовал ужас от того, что кого-то можно было закопать живьем.

— Дети. А она пошла. Она была доброй и всегда очень любила человеческих детей. Вот куда она пропала.

— Я попытаюсь ее освободить. Ведь она жива?

— Да, она жива.

— Так я попробую?

— Мне бы очень хотелось на это надеяться. Но я не смогу тебе помочь — разве только советом. Видишь ли, за последние несколько сотен лет люди брали из этого источника слишком много камней. Стены стали такими крутыми, что мне теперь не выбраться отсюда. Да и она вряд ли сможет спуститься… Ничего не обещай мне, но, если хочешь, попробуй. Я буду тебе благодарен, молодой король.

Павел поднимался по склону уже в сумерках, и ущелье показалось ему еще более мрачным. Серый свет еще проникал сюда, когда он перебирался через завал, а потом стемнело совсем. Павел благодарил бога за то, что здесь всего одна дорога. Он вел рукой по стене, чтобы не потерять направление, не закрутиться и не выйти опять к долине Источника камней. Путь показался ему бесконечным, он ободрал ладонь, и чувствовал, как из нее сочится кровь. И вдруг вдали в непроглядной темноте он увидел золотой штрих. Он не понял сначала, что это: рисунок на скале или странное пламя, которое не колышется и не мерцает. Павел оторвал руку от стены и пошел к этому странному свету, к золотому лепестку, к горящему клинку. А потом вдруг оказалось, что это платье из золотой парчи, что это она, его Агат, ждет его у выхода из ущелья и в руках у нее горит, мерцая и потрескивая, факел.

Павел вышел на площадь и, ослепленный светом факелов, поднялся на помост. Что-то гудело и волновалось у него под ногами. «Это люди, они не разошлись, ждут меня», — с удивлением подумал король.

— Камни приняли короля! — прозвенел слева громкий голос Агат, и толпа разразилась восторженными криками. К помосту подвели коня, Павел сел в седло, протянул руку жене и усадил ее впереди.

Когда они отъехали от площади, и подданные не могли больше видеть их в темноте, Агат прижалась к нему, поцеловала и сказала:

— Я так рада, что ты вернулся. Я очень за тебя боялась…

— А что, были случаи, когда короли не возвращались?

— Нет, но были случаи, когда они предпочитали туда не ходить.

Ноябрь. По стеклу, оставляя грязные разводы, стекают капли дождя. Краска на оконной раме растрескалась, а на внешней ее стороне и вовсе слезает клоками, так что рама кажется гнилой и серой, как этот короткий день. Окна выходят на широкую людную улицу, но боже, как тут грязно! Даже первые снежинки спускаются с небес уже покрытые серым налетом. Под окном на газоне рассыпана всякая полусгнившая дрянь. Каждое утро появляется на улице дворничиха. Она средних лет, в изношенных высоких ботинках, тянучках, облегающих ее тонкие костлявые ноги, старой кожаной коричневой куртке с отсутствующими на рукавах пуговицами и такой широкой меховой шапке, что в дождь она может служить зонтом для трех таких дворничих. Каждое утро Золотко видит, как женщина стоит под окном, опершись на метлу с длинной деревянной ручкой, и болтает с разными тетками, а мусора не становится меньше. Он растет на этом газоне вместо цветов.

Золотко поворачивается и смотрит в комнату. Серый цвет преследует ее и здесь. Серые обои, покрывала и занавески. Обивка дивана тоже серая. Ее, конечно, спрашивают, чего бы она хотела, но каждый раз Золотко упрямо говорит, что ее все устраивает. В конце концов, здесь мама.

Маме часто бывает очень грустно, но она старается не подавать виду. Ради меня, думает Золотко.

Они не могут вернуться домой. Вернувшись, они попадут в Малышневку. Маме станет плохо, возможно, она умрет, а для Золотко Малышневка станет такой же тюрьмой, как и эта. Она боится потерять маму и поэтому каждый день делает что-то для Берковского: брошку, браслет, цепочку, кулон или серьги. Иногда статуэтку.