Иван Галкин - По мостовой из звёзд

— Конечно, интересно! Что, например? — протараторил Саша, провожая планету взглядом.

И вдруг перед Сашей возникли тысячи, миллионы людей. Они бродили, потеряв ориентацию, словно слепые в вечном царстве темноты. И только один стоял недвижно. Мальчик, с вороном за спиной. Ворон рассмеялся и заговорил:

— Реальность всегда скуднее, чем наши представления о ней. Так и чувства всегда кажутся нам ярче, когда мы не испытываем их. Для других разумных видеть другие цвета — больше или меньше, воспринимать движение материи — быстрее или медленнее — это нормально. А еще разные существа воспринимают разное количество измерений пространства. Кто-то видит мир двухмерным, кто-то видит четыре или даже пять измерений. Но как тебе описать это? Это… по-другому. И каждый раз, оставляя носителя, ты ощущаешь, что потерял нечто очень важное… и не можешь вернуть. Как будто ослеп. Не ценим, пока не потеряем, верно? Подумай над тем, что ты ощущаешь, когда пересекаешь Перекресток.

Ворон на плечах мальчика взмахнул крыльями, и люди рассыпались миллиардами мелких светящихся пылинок. Скиталец отмахнулся от них, оставив себя наедине с Вороном.

— Ну, нет… ты так ничего и не сказал толком, — покачал Саша головой.

— Думаешь? — Ворон на плече мальчишки склонил голову набок — А попробуй закрыть глаза и только слушать, долго, очень долго. Тебе нужны другие чувства? У тебя огромный набор возможностей, которые ты не используешь.

И он исчез.

Телега, поскрипывая, и подпрыгивая на кочках, везла их вперед по дороге. Растянувшаяся перед ними вереница таких же телег, груженых под завязку, поднимала клубы пыли. Пан, правивший запряженным в повозку быком, все время кашлял и сплевывал в сторону. Саша тоже иногда заходился кашлем — ехать в самом конце оказалось не слишком приятно. Он пытался следить за полями и лесами, полными необычных деревьев, но проклятая пыль и непрестанная тряска не давали любоваться красотами природы. Проще, оказалось, улечься на спину, устроившись поудобнее в ворохе шкур, и наблюдать за проплывавшими в небе редкими облачками.

И как всегда, сразу же заговорил Ворон.

— Не только смотри. Наблюдай, рассеивай внимание, не давая ему ослабнуть, и не уходи в себя.

— Это сложно. Так же, как и не думать, как ты говорил.

— Если ты будешь думать, что это сложно — это будет сложно. Для начала попробуй наблюдать за дыханием, успокоиться. Или можешь наблюдать за облаками. Но заметь — не просто смотреть, а именно наблюдать. А затем постепенно расширяй поле своего внимания.

Все то время, что длилось их небольшое путешествие в город, Ворон не отставал от него.

— Умение наблюдать никак напрямую не связано с твоим умением ходить через перекресток. Но это умение помогает тебе понимать и контролировать себя, уметь видеть мир правильно и правильно реагировать на его явления, — говорил он мальчику.

И Саша усердно работал. Он действительно старался, выполняя порой нелепые указания Ворона — ведь все, что могло ему помочь, должно было быть сделано. Глупые страхи перед чужим мнением или боязнь заниматься ерундой и казаться глупым, были ничем, по сравнению с поиском лекарства и быстро убегавшим временем. И еще… то, что произошло, не должно было повториться. Его неумение и страх погубили других людей.

Он слушал, как шум ветра и стук колес, пение птиц и неясные шорохи и звуки дороги и людей сливаются в единую мелодию Жизни. Он не замечал, но это умение слушать меняло его.

Ворон тоже не терял времени даром. Однажды, когда Саша сидел, подогнув под себя одну ногу, и глядел на золоченую солнцем равнину, проплывавшую перед глазами, Ворон сказал:

— Скажи Пану — «Аси мени сторумети, Пань?»

— ?

— Скажи это, потом объясню.

— Ты их язык выучил?

— Вот сейчас и проверим.

Саша обернулся к охотнику, сидевшему на месте возницы:

— Аси мени сторумети, Пань?

Охотник обернулся, он не выказал большого удивления, более того, воспринял, словно давно ожидаемое.

— Ас таки сояниз… Сторумея, Касьярби. — Пан повернулся обратно, стегнув хлыстом сбавившего ход быка.

— Что он сказал?

— Хм. Он сказал, что так и знал и что он тебя понимает. И назвал тебя Светом солнца.

— Светом солнца?

— Похоже, они все здесь имеют прозвища по своим заслугам или внешности. Пан — значит дремучий. А Касьярби — это сочетание Кась — свет и Ярби — имя звезды, освещающей эту планету. Видимо, они дали тебе такое прозвище из-за твоих волос.

— Странное имя. А почему он сказал, что так и знал?

— Вот это и мне не ясно.

Пан снова заговорил, Ворон сразу же взялся мысленно переводить, так что казалось, будто Саша понимает его речь сам.

— Они тебя боятся, сомхи. Не разумеют. Они верят в Пальда, но это не всегда была их вера. Это вера моего народа, Касьярби. Если Ласчи признал тебя — это знамение, Пальд с тобой.

— Он считает, что я какой-то божественный посланник?

— Не совсем. Скорее похоже на то, что ты благословлён их богом.

— Как мне сказать ему, что это не так?

— Пока что не стоит ему этого говорить.

— Нет, это неправильно. Скажи мне как?

Саша, коверкая слова, произнес:

— Я не знаком с вашим богом, Пан.

— А это и не важно — усмехнулся охотник — важно, что Пальд знаком с тобой. Разве это было не проявление Его силы, в деревне? Не веруют истинно сомхи, боятся. Но я-то вижу, что Пальд показал свою силу. Не знаю, что тебе предстоит совершить, но не сомневаюсь, что так угодно Ему. Ласчи никогда не ошибаются. Да и откуда бы ты иначе язык так быстро выучил?

Саша не стал его переубеждать. Что он скажет — что там, в деревне, это не их Пальд вмешался, а он сам убил зверя и с ним двух человек? Охотник или не поверит или еще подумает, что тут демоны поработали.

— Пан… я хотел тебя поблагодарить за то, что ты помог мне. Ты меня спас. Дважды…

— Спас? Нет, помог. Богоугодное дело. А насчет благодарности — сочтемся еще, коли шанс будет.

— Все равно, спасибо.

— Не за что, малец, не за что.

Пан снова стегнул быка, прикрикнув.

— Слушай, Пан, вот ты говоришь — они, сомхи… Ты не с ними?

— Они — другой народ. Мой народ — народ, принесший им веру в Пальда. Смешались мы с ними, и большинство позабыло предков. А я вот помню. — Пан взял небольшую паузу, раздумывая. — Сколько живу на свете, никогда не слышал про народ с волосами цвета солнца и глазами — цвета неба.

— Я не Касьярби, меня зовут Александр.

— Александрь… Странное тебе имя отец дал.

— У нас у всех имена такие.

— И волосы у всех такие?

— Да.

— Чудеса.

— Ну, теперь то уж мало нас осталось. — Саша добавил печали в голос. При этом он и сам смутно понимал, какое впечатление хочет произвести.

— Все изменчиво, Александрь. Сначала Народ леса истребил наш народ, а затем сомхи загнали Народ леса еще глубже в леса, хоть бы они совсем там вымерли.