Виктор Харп - Беглец

Я помрачнел: откуда-то пришла уверенность, что в таком случае я не смогу победить его.

— А сколько всего Гончаров?

— Они и сами не знают. Среди горцев — много, но самые низшие, первого ранга. В обители Золотых гор их около сотни, в основном, уже высшие. Еще в Подлунье есть стихийные одиночки, которые не входят в Сферикалы, потому иерархам и понадобилась сеть обителей в империи, чтобы собрать всех.

— Собрать силу дарэйли? — уточнил я.

— Да, — сказал Ринхорт, снимая котелок с огня. — Я слышал, Врата уже лет тридцать наращивают активность. Гончары считают, что Линнерилл готовит прорыв. И, если твое бегство могло быть случайным, то возвращение домой — часть их плана.

Я хотел было возразить, но замолчал, сраженный одной мыслью: Ионт призвал эйнеру в тело моей матери в подземельях дворца, — в месте, где так сильна Тьма, где находятся недоступные жрецам Врата в Лунный мир. Там же он принес в жертву моего брата и начал мою инициацию.

А в первые походы он отправился как раз в пятитысячном, тридцать лет назад. Тогда еще безвестный королишка за какой-то год превратил крохотную Ардонию в военную машину и двинулся на соседнее государство с горсткой войск, и поставил на колени. Он не знал с тех пор ни одного поражения.

Кому на самом деле поклонялся Ионт в молодости, когда еще не был Гончаром? Или даже до своих последних дней?

— Ринхорт, а в Ардонии есть вход в Линнерилл?

— Есть. На западных склонах Золотых гор. Это место как раз на территории бывшего королевства. Почему ты спрашиваешь?

— Потому что Ионт рассказывал нам с братом древние легенды ардонских горцев о лунном дьяволе, князе Тьмы. Этот темный бог даровал своим самым верным последователям неутомимость в любви, неуязвимость тела, непобедимость в боях и, главное, абсолютную власть.

— И в обмен на что выдавался этот примитивный набор для дикарей, помнишь?

— Так, все на то же, — рассмеялся я. — На кровь первенца. Точнее, на воплощение князя Тьмы в первенце, зачатом от земной женщины.

— А цель дьявола, конечно, неизменна, — подхватил рыцарь, — присоединить к царству Тьмы еще одну провинцию со всеми душами несчастного мира — оптом, чего там мелочиться.

— Ну, да. Так вот, из всего перечисленного набора Ионт не обладал только неуязвимостью тела, как выяснилось в момент его смерти.

— А знаешь, Райтэ, это может оказаться правдой.

Ринхорт надолго задумался и так многозначительно на меня поглядывал, что я пожалел об откровенности и возмутился:

— Эй, не думаешь же ты, что у него получилось?

Честный рыцарь с железным сердцем пожал плечами:

— Думаю, что…

— Никакое я не воплощение! — заорал я, вскочив и хватаясь за меч. — Я — это я сам!

— Да сядь ты. Тьфу, недоразумение сплошное. Ну какой из тебя дьявол? Даже на демона не тянешь, — Ринхорт придирчиво оглядел меня с ног до головы. — Я подумал, что Гончары узнали о поклонении Ионта кровавому божку, потому и не допустили, чтобы у Завоевателя родились обычные дети, в которых мог бы воплотиться "лунный дьявол". Жрецы даже его бастардов уничтожали. Теперь их жестокость хотя бы понятна. А потом они перетянули императора в Сферикал, чтоб уж наверняка сорвать воплощение бога Линнерилла, а заодно получить от Завоевателя раба с какими-то особыми свойствами. Гончары всегда гонятся за двумя зайцами, а ловят трех.

Внезапно он резко поднял голову, всматриваясь в вечереющее небо над верхушками деревьев, выругался:

— Gr'rakhr! Легки на помине! — метнувшись к столбу, перерезал поводья мелькнувшим в руке кинжалом. — На коня, принц! В лес!

Не рассуждая, я вскочил в седло и оглянулся лишь тогда, когда ветки уже хлестали по лицу.

Над верхушками мелькнула тень, слишком большая даже для орла.

— Ложись! — свистящим шепотом приказал рыцарь.

Интересно, как? На полном скаку?

Но вопросы задавать бессмысленно, и, рискуя сломать шею, я натянул поводья, подняв коня на дыбы, и кубарем скатился в толстый слой мха. Перепуганный конь помчался дальше, разорвав тишину возмущенным ржаньем. С неба ему ответил яростный клекот.

Мох перед глазами зашевелился. Он пополз! Влажные пласты мгновенно закрыли предплечья, взобрались на ноги. Я чувствовал, как погружаюсь, словно в трясину. Он резкого запаха, ударившего в нос, закружилась голова.

"Да он же меня сожрет, этот мох!" — понял я, когда оголенную кожу рук начало жечь, как кислотой.

Я оглянулся, привстав. Мох недовольно чавкнул.

Ринхорт сидел неподалеку, шагах в пяти, прислонившись спиной к стволу и запрокинув голову к небу.

В просвете над верхушками снова мелькнула крылатая тень, и, резко вскинув руку, рыцарь метнул меч. Раздался крик боли, треск веток от падающего тела. Ринхорт перехватил вернувшийся к нему меч, с которого веером падали красные капли, побежал к месту падения врага.

— Поднимайся, Райтэ, пока тебя не съели!

То ложись, то вставай, — проворчал я, выдирая из мха покрасневшие и нестерпимо зудевшие конечности. Кожа порыжела и покрылась язвами.

"Как в Линнерилле!" — мелькнуло воспоминание, заставившее содрогнуться: перед глазами вспыхнули световые змеи, из клубка которых я когда-то отчаянно вырывался, оставляя клочки кожи. М-да. Может, потеря памяти о том мире — несказанное благо?

— Разведчик. Других пока не видно, — сказал Ринхорт, когда я подошел к распростертому на земле окровавленному телу с человеческими очертаниями, рваными пестрыми крыльями и орлиной головой с мощным клювом. Крылья торчали под неестественным углом, и по ним уже карабкался хищный мох.

Опустившись на колени и положив ладонь на когтистую руку умирающего, я прошептал слово освобождения. Но ничего не почувствовал, никакого огненного эха, ни содрогания. Заклинание не действовало, как не работало оно, когда я пытался освободить друзей Ринхорта по несчастью — Луффа и Сингил.

Я покачал головой и отошел. Существо застонало, открыло затянутые пленкой круглые глаза. Рыцарь, поняв, что у меня ничего не получилось, вздохнул и приставил меч к горлу поверженного.

— Ты один, дарэйли Орлин, или нам еще гостей ждать?

— Один. Рад тебя видеть, Ринхорт, — с трудом ответил клокочущий голос.

— Я тоже несказанно рад, особенно, обстоятельствам нашей встречи, — мрачно ответил рыцарь. — Где твой жрец?

— Еще далеко… в обход Плеши идет.

Взгляд янтарных птичьих глаз потускнел, а через миг изломанное тело скрутила судорога, и оно изменилось: просели и растаяли ржавым облаком крылья, исчез клюв, укоротились изогнутые когти на руках, удлиннились ноги. Это уже было обычное тело сероволосого молодого мужчины, облаченное в пестрые латы, а правильные, чуть резковатые черты красивого лица несколько портил крупный нос с горбинкой. Его преображение остановило кровотечение, но рана в боку была глубокой.