Виктор Харп - Беглец

Ринхорт сдвинул плиту, закрывавшую каменные колодезные венцы. Вода была свежей, словно проточной, чуть солоноватой на вкус и нестерпимо холодной. Омывшись и напоив расседланных коней, мы наскоро перекусили остатками завтрака — завернутой в листья зайчатиной.

Смутное чувство не давало мне покоя. Не тревоги, разлитой в воздухе над Плешью, к ней я уже привык. Иное.

— Здесь кто-то есть, Ринхорт, — прошептал я, осознав, что чувствую чье-то присутствие, как касание невидимых пальцев.

Он прислушался.

— Нет. Жрецы давно бы напали. Привидений не водится. Может, Орлин уже восстановился и нагнал?

Вытащив меч, он поднялся по лестнице, но вскоре вернулся.

— Пока спокойно, Райтэ, погони не слышно.

— Это внизу, еще глубже.

Он сплюнул:

— Тьфу, так бы сразу и сказал. Это я и хотел тебе показать, когда отдохнешь. Помнишь, я говорил, что смерть — не самое худшее, что с нами случается в этом мире? Идем.

По узкой винтовой лестнице мы спустились на площадку нижнего яруса. Из крохотной клетушки вело три темных хода, когда-то запертых железными дверями: их ржавые обломки давно осыпались. Ринхорт свернул направо.

Извилистый, все время понижавшийся ход привел нас к новенькой двери, окованной железом без следов ржавчины и запертой двумя стальными, толщиной с руку, засовами. Дарэйли железа не стал возиться с замками на засовах, а попросту расплавил петли, аккуратно опустил тяжеленные болванки.

— Тут одно из хранилищ Потерянных. Они не опасны, Райтэ, — предупредил он и распахнул дверь.

Не знаю, каким чудом я не заорал и удержался от бегства: сердце застучало, как бешеное. Наверное, потому не заорал, что уже видел подобное. Давно, в Лабиринте Нертаиля. И устал там орать и бежать.

Факел высветил десятка два неподвижных фигур, скованных цепями, стоявших и лежавших, как в переполненном корабельном трюме, везущем невольников. Не все из них были человеческими. В отличие от тех, кто встречался мне в Лабиринте, глаза этих окаменевших статуй были закрыты.

— Они мертвы? — я не мог оторвать взгляд от тонкого, полускрытого ниспадавшими черными волосами профиля девушки, сидевшей у стены, подобрав ноги.

— Нет, их усыпили. А у тебя хорошая выдержка, — одобрительно шепнул Ринхорт.

— В Лабиринте я видел таких же, но, если бы я знал, что они живые… я сразу сошел бы там с ума.

— Я сам чуть не сошел, когда впервые увидел это, — голос железного рыцаря подозрительно дрогнул. — Мы можем жить очень долго, Райтэ. А люди — нет, даже жрецы. Когда умирает Гончар, все его рабы цепенеют, если он не успел или не смог передать их перед смертью другому жрецу. И они становится Потерянными.

В свете факела казалось, что спящие чуть шевелятся и дышат, ресницы дрожат, глаза вот-вот откроются.

Ринхорт рассказывал тихо, покусывая губы, еле сдерживая ярость:

— Когда Гончары находят такого дарэйли, то снимают смертное заклятие только в том случае, если знают его сущность и способны превратить в раба, но их знания стали слишком узкими. Тех, чья сущность неизвестна — усыпляют, чтобы дарэйли не сошел с ума, и чтобы сохранить его на будущее — вдруг заново откроют его круг и поймают потерянную душу, а "сосуд" уже готов.

— А те, кто не усыплен — сумасшедшие?

— Почти всегда. Таких уничтожают.

— Но ведь могут пройти годы, прежде чем их найдут.

— Могут пройти даже века. И у них даже может сохраниться разум, поэтому Гончары стараются не убивать их сразу, а проверить. И после открытия каждого нового круга идут с ревизией в хранилища: вдруг кого-то из Потерянных можно вернуть и использовать?

— Хозяева рачительны и гуманны! — прошептал я. — Великий Эйне, как они гуманны!

Факел в кулаке Ринхорта хрустнул, обломки посыпались на плиты. Он раздавил их сапогом.

— Ты даже не представляешь, сколько таких хранилищ в мире, принц. Это только найденных дарэйли. А сколько их за тысячелетия спрятано в склепах, лежит по миру нетленными трупами? Далеко не все Гончары перед смертью оставляли дары своим братьям. Ты понял, Райтегор Энеарелли, где скрыта твоя армия?

По рези в глазах я почувствовал, что они зажглись. Хранилище залил багровый свет. Руки вскинулись, слова заклинания вырвались из горла:

— Dhara Einne el'lenear, vuar'ra Aardenner!

Когда эхо, раскатившееся по подземелью, умолкло, тишина стала невыносимой.

Мы ждали долго, и я с возраставшим отчаяньем шептал заклинания, всплывавшие из глубин памяти, пока не захотелось самому упасть тут и уснуть навеки.

— Я был прав, тебя обучали лунные маги, — сказал мой мрачный спутник. — Никогда не слышал таких формул, и многие слова языка высших мне незнакомы.

— Как видишь, я был никудышным учеником.

Почему я решил, что способен освободить всех? Откуда такая самоуверенность? Освобождение Ринхорта было счастливой случайностью. Там, на кладбище, рядом со мной еще молился святой Кейен. Может, это его молитвы сняли оковы рабства с железного дарэйли, или наши совместные, нечаянно переплетенные усилия?

Подавленные неудачей, мы покинули безмолвные руины задолго до рассвета.

На рассвете вековую тишину разрушенной крепости потревожил звон металла.

Темноволосая девушка, чьим профилем любовался принц Райтегор, пошевелилась, открыла глаза. В непроницаемой тьме подземелья невозможно было что-либо увидеть, но чувствовалась теснота и чье-то присутствие. Очень многих существ. Таких, как она.

— Der'ri'ae? — шевельнулись молчавшие тысячелетиями губы девушки.

Кто-то застонал, и во мраке засветились чьи-то глаза. Через миг ярко вспыхнул свет, исходивший от рук молодого мужчины в дальнем углу. Кто-то вскрикнул, и тишина взорвалась криками, рычанием, звоном цепей.

Очнулись все. Их разум не успел проясниться, осознать происходящее. Они не успели увидеть ничего, кроме цепей, запертой двери и полыхающих ужасом и яростью глаз друг друга, а смертоносные когти и ядовитые или огнедышащие пасти гаргулий и мантихор, драконов и саламандр находились слишком близко. Они даже не успели понять, что свободны.

Через несколько минут тишина вернулась.

Ничьи глаза уже не светились: в каземате не осталось живых, а кровь, перемешанная с фрагментами разорванных тел, поднялась по колено и выплескивалась в проломы. Удушливая вонь от горевшей плоти и крови, смешанная с дымом от расплавленной двери клубами вырывалась из подземелья.

Этот столб был виден издалека.

Орлин, сделав круг над крепостью, поспешил к группе всадников, мчавшихся от леса к руинам.

— Там! Я чувствую смерть! — крикнул он, пролетев над самыми головами всадников.

— Видим! — огрызнулась девушка с прической из сотни косичек, перевязанных кожаной лентой, чтобы не хлестали по спине.