Марина Кимман - Флейта Нимма

Я не сразу понял, что он имеет в виду, а когда все-таки осознал — моя сонливость исчезла. С какой стати? Ведь когда он совершал тот обряд в пещере, недалеко от границы с Ойомеем, не было сомнений в том, что нарушение клятвы грозит ему разглашением тайны, а мне — смертью. С чего это вдруг он решил облегчить мне жизнь?

Я подумал, что, возможно, чего-то не понимаю. Что совсем запутался.

— Ну, давай, — сказал я, хотя сомнение никуда не делось.

Винф приподнялся со своего места.

— Стой. Мне вдруг пришла в голову одна мысль. Точнее, вопрос, — я не знал, как сформулировать. Такое ощущение, будто в мой разум запустили рой пчел. Сосредоточиться было трудно.

Да что со мной такое? Таким больным я себя никогда не чувствовал.

Винф выжидающе смотрел на меня. В его глазах плясали четыре огонька — два от костра, два от луны.

— Зачем тебе это? — спросил я.

Он пожал плечами и отвел взгляд.

— Мне показалось, что-то пошло не так, когда я пытался поговорить с тобой мысленно.

— Я не услышал ответа.

Он зло взглянул на меня. Омо, которая снова копошилась в земле — и как ей только не надоедает? — цыкнула про себя. По крайней мере, ей так казалось, что про себя. Я-то все прекрасно услышал.

— Ты согласен или нет? — спросил Винф.

Я пожал плечами.

— Да.

Мной владело равнодушие. В самом деле, какая разница, с клятвой или без.

— Ладно, — сказал Винф, поднимаясь. — Только будет больно, имей в виду. Обряд требует жертву. Повернись.

Жертву? Какую?..

Он оттянул воротник моей куртки и положил ладонь на затылок. Я вспомнил, что именно там был горящий треугольник, когда Винф взял с меня клятву полуострова Ойгир. Тогда шею саднило еще неделю. Что ж, если будет так же больно, ничего страшного. Бывало и похуже.

Несколько мгновений ничего не происходило, разве что чувствовал холод, где кожа была открыта, и тепло ладони ойгура — весьма жесткой, надо сказать.

Затем контуры невидимого треугольника стали наполняться огнем. Прямо как в тот раз, еще немного — и будет ожог. Но, против ожиданий, от ладони Винфа почти сразу повеяло прохладой, как будто по контурам провели кусочком льда. Еще через секунду он отнял руки.

— И это все? — спросил я.

Оглянулся: ойгур стоял позади меня на коленях, и держался за голову, как будто боялся, что она может укатиться. Я услышал шорох. Это девчонка метнулась к Винфу.

— Эм, Винф?

Он помотал головой.

— Ну вот, — сказал он, — восемнадцати лет жизни как не бывало. Тебе же восемнадцать, Лемт?

Я кивнул, не совсем понимая, к чему клонит ойгур.

— За клятву требовалась жизнь. Твоя жизнь, Лемт. А поскольку я освобождаю тебя от нее, я же и расплачиваюсь.

Если бы в песчаный замок кинули камнем, эффект был бы сходный. В счетный раз за этот день я задал себе вопрос, а зачем он это делает? Поведение ойгура не укладывалось в рамки. Вообще ни в какие. Если, конечно, он не сумасшедший.

Он встал и побрел к своей постели. Омо поддерживала его за локоть, как будто Винф был глубоким стариком.

— Все, спим, — сказал он, и, похоже, сразу заснул.

Омо накрыла его одеялом.

— Я не могу понять почему, но мне это не нравится, — сказала она шепотом, — это далеко не все. Зачем он снял с тебя клятву?

Весна пришла и в Степь. Проявлялось это в том, что мы чаще проваливались под снег — наст был уже не таким крепким. Да и в воздухе появилось что-то особенное. Оно словно разгоняло ту подозрительность, которая напала на меня в Исинграссе.

Для меня было удивительным, что запах весны одинаков и в Мэфе и в Степи, хотя, казалось бы, такое расстояние. Я даже и представить себе не мог, как отсюда добраться до дома.

— Ты знаешь, — сказала Омо, — я смотрела на тебя через обсидиан.

Винф шел впереди, так далеко, что казалось, будто он стремился убежать от нас.

— И что?

— Все, что мне говорили про тебя Старик и Анкем — правда. Меня, до сих пор удивляет, почему ты мне нравишься. Я должна тебя ненавидеть.

— Что они тебе наплели?

Она ускорила шаг. Я остановил ее.

Как только мы перестали идти, сразу стал слышен шум ветра. Только где-то вдали скрипел снег под ногами ойгура.

— Отпусти меня, — я увидел, что на лицо Омо снова наползает маска отчуждения. Та самая, которая так надоела мне за последний месяц.

Я как-то сразу забыл про песню нимм и вопросы, что мучили меня чуть ли не с самого начала путешествия. Что-то подсказывало мне, что снова вызвать ее на откровенность будет непросто. Если не невозможно.

Я убрал руку и постарался говорить чуть спокойней.

— Омо, расскажешь мне, что случилось тогда в Исинграссе?

Она помотала головой.

— Не могу.

— Если не скажешь, я не смогу помочь.

Вместо ответа она пошла вперед.

Боги, где мне взять столько терпения?

— Ну что ж, тогда будь что будет, — сказал я.

Я устал думать, что и как и почему. Будь что будет.

Парадоксальным образом возле реки было суше, чем в самой степи. Наверное, связано это было с тем, что в определенный момент ее берега стали подниматься. Сначала я думал, что так сложилось с течением времени, Однако когда мы подошли поближе, то увидели остатки кирпичной кладки. Кому-то в древние времена потребовалось огородить реку. Знать бы, зачем.

Я вдруг вспомнил о своих записях. Я не вел их, начиная с болот Мин-Мин, хотя когда-то поклялся себе, что сделаю все возможное, чтобы собрать материал для карты материка.

Интересно, можно ли чувствовать стыд перед бумажками.

Мы поднялись наверх. В некоторых местах сквозь кирпич и щебень проросли деревья. Корни у них были куда больше, чем крона.

Ветер здесь дул куда сильнее, чем внизу, хотя высота холма едва ли достигала трех метров. С другой стороны пролегала Аруни — снег на ее поверхности уже приобрел бледно-голубой оттенок, какой бывает за несколько дней до начала ледохода. Я бы не рискнул прогуляться по нему.

— Еще три часа ходу, и там будет мост, — сказал Винф. — Затем пару дней по дороге, и мы на месте.

— Где именно? — спросила Омо.

После нашего с ней последнего разговора она еще больше побледнела — посерела — хотя кто ее знает, с таким же лицом она однажды мучилась желудком, когда съела что-то не то в Исинграссе. Лучше не спрашивать.

— Возле Поющей пустыни живут отшельники. Нам туда.

Он, хмурясь, сидел на корточках возле небольшой кучки дров. Огонь никак не хотел загораться, а если все-таки удавалось его зажечь, он тут же гас.

В конце концов, дрова все-таки занялись. Мы сгрудились вокруг костра, спасаясь от сырости.

Я на секунду почувствовал себя так, как будто не было вовсе этого проклятого Исинграсса, Старика, Дома ожидания и Анкема. Как будто все как прежде.

А утром я проснулся один. Понял это еще до того, как открыл глаза — просто было что-то особенное в звуках ветра. Что-то звенящее.