Марина Кимман - Флейта Нимма

Я кивнул. Омо пожала плечами.

— Это звучало слишком убедительно. Все, что происходило после того, как мы вышли из Исинграсса, было предсказано, — она поежилась. — Я боюсь, Лемт. Чтобы мы ни делали, это не имеет смысла.

Она была права, в чем-то. Я не спрашивал о своем будущем у птицы Анкем только потому, что боялся прийти к такому же выводу.

Но было что-то еще, что не давало мне покоя.

Я вспомнил, как выглядел мой гелиал, когда я вытащил Омо с того света. Как гигантский цветок.

— Омо, ты умеешь петь?

— Что?

— Песни. Петь умеешь?

Она неуверенно кивнула.

— Только слух у меня так себе.

— Я не про то. Твой гелиал, он поет?

Она помотала головой.

— Так, издает какие-то звуки, но не связанные.

— Мы должны петь. В конце концов, не зря же Атмагаров называют "Поющими сердцем". Ты никогда об этом не задумывалась?

— Какое это имеет отно…?

— Мы должны петь, — упрямо повторил я.

Что-то подсказывало мне, что только в том, чтобы действительно стать "поющими", есть спасение. Иначе я просто не знаю, на что надеяться.

— А еще — давай выйдем из Степи, — сказал я. — Винф говорил, там где-то есть мост.

Лед на реке истончался и трескался все больше. Уже сегодня на него нельзя был ступить без опаски, не говоря уже о том, чтобы перейти реку. Если ледоход начнется раньше, то он вполне может его разрушить, и тогда придется перебираться вплавь.

Я собрал вещи. Стоило мне схватить сумку, как руку резануло глухой болью. Камень все еще лежал в моем кармане.

— Омо, у меня твой обсидиан.

— Забирай. Он мне больше не нужен, — отозвалась она. — И вообще, мне не нужны камни. Оставь их здесь.

Она отвернулась. Я с некоторым сомнением взялся за мешочек. Как-то не верилось, что Омо так легко расстанется с ним.

— Высыпь, — сказала Омо, не поворачивая головы. — И возьми письмо. Это от Винфа.

"Нельзя было вовлекать в это дело других. Анкем говорил — что дойдет до конца только один, независимо от того, сколько помощников у него будет. Возможно, к началу осени я вернусь к отшельникам; оставьте мне письмо".

У меня возникло ощущение, что кого-то обманули: то ли я сам себя, то ли ойгур зря поверил птице, то ли…

Вот так, значит. Зачем Анкем сказал мне, что не стоит доверять ойгуру? Если бы Винф действительно хотел сделать меня своим рабом, он не стал бы снимать клятву. Что за дурость на меня нашла?

Омо не могла идти. Она порывалась тащить вещи, но ее качало даже от самого маленького ветерка.

— Оставь, — я забрал ее сумку и несколько баулов — больше даже при желании взять было невозможно, и повернулся к ней спиной. — Садись.

Она помолчала, затем я почувствовал, как ее руки обвились вокруг меня.

Странно, оказалось, она легче, чем все то, что на себя навесил.

Снег уже не скрипел — хлюпал. Мои штаны отяжелели от воды и грязи — казалось, я таскаю на ногах гири. Хотелось сесть и не двигаться, но что-то подгоняло меня вперед. Я даже знал, что именно.

Лед на реке. Ко второй половине дня он стал ломаться с таким грохотом, что нам пришлось отойти от русла.

Я почти бежал, насколько это было возможным, со всеми этими сумками и Омо на спине.

— Ты знаешь, — сказала Омо, — мне бы хотелось, чтобы все то, что я знаю, оказалось неправдой. Однако мне сложно… не верить в это.

Ее руки стиснули меня крепче.

— Почему ты мне это говоришь?

— Что-то здесь не сходится.

Она и не подозревала, насколько точно выразила мои мысли. Надо мной вроде бы витал дух фатализма, но я почему-то продолжал надеяться на то, что все окончится если не лучше, то хотя бы по-другому, чем предсказано.

Пошел град, затем дождь, холодный как лед. Тысячи маленьких гвоздей вонзались в кожу; я порадовался, что все, кроме лица, у меня закрыто, иначе бы вымерз в первые три минуты. Вдалеке, из-за серого марева, я увидел очертания чего-то массивного.

Оно напоминало скелет давно умершего животного. В детстве мне часто рассказывали о кладбище драконов далеко в океане (Винф, наверное, знает… знал о нем, если, конечно, это не миф). Я представлял его как бесконечную равнину с седеющими костями, где движется только туман. Только здесь был еще и грохот ломающегося льда.

— А он красивый. Мост, — сказала Омо. Судя по голосу, она успела заснуть у меня на спине, и проснулась только потому, что мы подошли к реке почти вплотную. В гуле ледохода спать было невозможно.

Не зря мост напомнил мне скелет.

Его построили из белого дерева, с инкрустацией из кости, причем, судя по размеру кусочков, животное могло с легкостью слопать караван случайных путников.

Тот, кто украшал этот мост, был мастером своего дела. Преобладали растительные и животные мотивы — на одной из досок была даже рось, хотя после Мэфа мне они больше не встречались. На другой сражались чудовища, странным образом похожие на драконов — так, как их изображали в книгах.

Он был красив даже сейчас, когда чуть ли не половина опор и досок сгнила, а большая часть украшений куда-то исчезла. То ли Аруни была виновата, то Саван, то ли те самые случайные путники, но держался мост чудом… и оставшимися костяными пластинами.

Когда я ступил на первую доску — одну из немногих сохранившихся, то она прогнулась под ногой, даже без скрипа. Из нее, как из кочки, проступила вода.

Все остальные были не в лучшем состоянии.

— Может, мне слезть? — Омо слегка поерзала на своем месте.

Я не был уверен, что она сможет держаться на ногах. Несколько раз ее хватка ослабевала, и тогда приходилось поддерживать ее руками.

По-хорошему, не стоило переносить все вместе: и Омо и вещи. Но я боялся оставить ее в одиночестве.

— Держись крепко, — сказал я и переступил на следующую перекладину. Два материала — кость и дерево — чередовались, и это, честно говоря, было для меня облегчением. То, что осталось от досок, не внушало доверия.

Большая часть перил сгнила, оставив после себя только опорные столбы. Вокруг раздавался грохот ломающегося льда — Аруни избавлялась от зимнего панциря.

Мало-помалу туман скрыл берег, и нас отрезало от мира. Теперь существовали только мои ноги, шум реки и полусгнивший мост.

Я очень надеялся, что он короткий. Потому что не прошло и трех минут — а продвигались мы медленно — как навалилась усталость. Очень не вовремя.

Плечи саднило. Я чуть-чуть передвинул Омо — небольшое, но все-таки облегчение.

— Устал? — спросила она.

Я помотал головой, дескать, не беспокойся.

— Ты знаешь, — прошептала Омо, — я, наверное, дура.

Ее слова глохли в шуме реки.

— Говори громче, Омо.

— За всеми этими пророчествами я совершенно забыла о себе, — она помолчала, отыскивая слова и пытаясь сформулировать мысль, — как будто то, чем мне говорили быть, совершенно заменило меня саму.