Марина Кимман - Флейта Нимма

Я мотнул головой и ступил на следующую доску. На ней был вырезан цветок, смутно знакомый, хотя мне казалось, что не видел его никогда в жизни. Рядом, на том же рисунке, паук плел паутину.

Точно.

Паучья лилия. Винф.

Я вспомнил.

Когда-то я собирался стать ученым в Центральном университете Мэфа, только потому, что так мне сказал отец. Когда-то я был беглецом, а затем Атмагаром, а затем учеником шамана, только потому, что так сказал мне ойгур.

Теперь ни Винфа, ни родителей рядом… и что от меня осталось? Только непонятная сила и голоса внутри меня, которых — ну надо когда-нибудь в этом признаться? — я боялся.

Вдруг я почувствовал, как исчезла опора под ногами. Костяная пластина оказалась непрочной, и она треснула прямо под ногами.

Вещи посыпались вниз, Омо успела уцепиться за что-то сверху и теперь пыталась удержать меня ногами.

— Лемт, я… не могу… Что ты?..

Я выкинул сумку с посудой в пропасть. Если раскачаться, то может, я дотянусь…

— Держись!

— Лемт!

Я зацепился за опорный столб сбоку. Он тоже был гнилой — дерево крошилось под пальцами, но его толщина позволяла надеяться, что он не переломиться в следующие три минуты.

— Омо, вылезай. Я не упаду.

Она посмотрела на меня — я скорее это почувствовал, чем увидел, и в следующую секунду тяжесть с моих плеч ушла. Омо выползла на ближайшую костяную пластину. Будь она треснута, это было б даже не смешно.

Хех, "не упаду". Последнее время я стал слишком часто говорить вещи, в которых не был уверен.

Мост предательски раскачивался и дрожал, где-то внизу с грохотом ломались льдины. Я представил себе этот водоворот с ледяными булыжниками и понял, что не хочу там оказаться. Ни при каких обстоятельствах.

Еще несколько сумок сорвались вниз. Я подтянулся и все-таки вылез наверх.

Половины вещей как не бывало. Стало легче, но теперь Омо и не думала снова забираться ко мне на спину.

Она поползла вперед. Так у нас было больше шансов добраться до того конца моста. Как-никак, распределение веса, да и как можно упасть, когда ты уже лежишь?

Но все же… я беспокоился.

— Лемт, ты идешь? Берег уже скоро!

Забавно, я сначала почувствовал запах земли, и только потом ее увидел.

— У нас в Ойомее считалось, что когда река освобождается ото льда, она не желает, чтобы ее видели посторонние. И потому одевается в туман, — крикнула Омо сквозь грохот.

Винф говорил мне, что граница Степи проходит по водоразделу Аруни. Странное было чувство, когда мы все-таки оказались на берегу.

Кажется, я провел в этом месте времени больше, чем длилась моя жизнь, и поэтому страшно устал. Хотелось остаться на месте и никуда не двигаться.

— Пойдем, — сказал я, больше самому себе, нежели моей спутнице.

Я тяжело поднялся с земли — она и вправду как будто притягивала к себе, и, взяв Омо за руку, повел ее за собой.

Что-то больно ударило Аллегри в висок. Он открыл глаза: перед ним стояла ворона. Птица рассматривала его с явным гастрономическим интересом.

— Я не падаль, — зачем-то сказал он.

Ворона каркнула — судя по тону, Аллегри ее не убедил — и улетела.

Он сел. Ощущения были как с дикого похмелья.

Когда художник наконец пришел в себя, он обнаружил рядом полуразваленную повозку. Оглобли телеги выглядели так, словно их грызли.

Лошади куда-то исчезли, зато вокруг было множество следов каких-то зверей. Складывалось впечатление, что тут пробежала стая волков, причем невероятных размеров.

Аллегри смутно помнилось, что он уже видел такие. Где-то, где было очень-очень много снега.

Недалеко валялась разбитая бочка тапамора.

Он задался вопросом, а где же Виорика. И главное, где он сам. Меньше всего эта местность походила на горы Айзернен-Золена.

И время года больше походило на весну, чем на зиму.

Художник провел ладонью по лицу. Что-то определенно произошло, но что? Флейта, к счастью, оказалась на месте. Это немного успокоило его.

Вдалеке раздавался гул и грохот. Аллегри обернулся: судя по всему, это была река. Оттуда веяло свежестью. Из тумана на фоне серого неба вырастал мост, похожий на скелет гигантского животного.

Пошатываясь, художник слез с телеги. Каким бы он ни был истощенным, следовало продвигаться вперед. Здесь ему точно не выжить, посреди голой весенней равнины.

Подойдя к дороге, он остановился в нерешительности и достал карту. Она выглядела помятой и как будто поблекшей.

Куда идти? Карта не говорила ему ничего определенного по той простой причине, что он не знал, где находится. Река… И что, "река"? Кто знает, та ли это на карте, или другая.

Аллегри в задумчивости свернул лист атласа, и тут его взгляд наткнулся на кое-что интересное.

На дороге, вдавленные в грязь, отпечатались следы человека. Нет, людей. Как минимум, двоих. Второй или вторая, должно быть, ребенок. Или девушка.

Вопрос, куда идти, отпал сам собой. По следам.

Местность Аллегри не нравилась — она напоминала стол, на который кто-то по недоразумению нанес дорогу.

Он шел довольно долго. Стало вечереть, и по полю разлилась призрачная голубоватая дымка.

На мгновение художнику стало смешно: он понял, что не хочет идти один. Он, человек, который практически всю жизнь стремился к одиночеству. Похоже, он действительно успел привязаться к той нелепой женщине, Виорике.

Окончательно стемнело. Он продвигался вперед только потому, что дорога была чуть светлее, чем все окружающее. Следы на ней теперь смотрелись как дыры, с такой темной, почти черной синевой в них, что хотелось обмакнуть в нее кисточку и нарисовать ночной пейзаж. Художник при этой мысли чуть скривился. Если всю жизнь рисуешь, очень трудно избавиться от подобного рода мыслей.

Спустя некоторое время он заметил, что следы исчезли.

Аллегри вернулся чуть назад. Следы сворачивали и вели в поле. Прошлогодний ковыль был чуть примят, однако ни людей, ни костра художник не заметил.

Но они были где-то здесь, он чувствовал.

Аллегри не знал, где здесь ближайшее людское поселение и есть ли оно вообще. Однако, судя по тому, как его шатало от усталости и голода, шанс добраться до какого-либо из них был чрезвычайно мал.

Не факт, что те, кто в поле, ему помогут.

Но они и не обязательно на него нападут. Одно из двух.

Он еще раз посмотрел на дорогу… и все-таки сошел в поле.

Мы с Омо не стали зажигать костер. Местность была незнакомая, а огонь мог привлечь к нам нежелательное внимание. Я не чувствовал в себе уверенности, что сумею защитить Омо. Да и вообще хоть кого-нибудь. Мы так устали, что хотели только спать, и ничего больше.

Я плюхнулся в жесткую, пожухшую с прошлого года траву, сквозь которую только-только начала пробиваться молодая зелень. Кое-где все еще лежал снег.