Марина Кимман - Флейта Нимма

Музыка стала еще громче. Аллегри обернулся. Область со светящимся песком расширялась. Не слишком быстро, но и не так уж и медленно.

Художник отряхнул песок со штанов, взял сумки и медленно, пошатываясь, направился в сторону гор. Ему не хотелось проверять, как подействует на него музыка вблизи.

Всю оставшуюся ночь он просидел под высокой скалой. Песок сюда не доходил; но звук было слышно. К тому же навалилась слабость, и слабость нехорошая. Лихорадочная.

Он приложил руку ко лбу. На ладони остался липкий, холодный пот.

Аллегри встретил рассвет почти в беспамятстве. Очнулся он только потому, что ужасно хотелось пить.

Он устало прикрыл глаза ладонью. Это была очень длинная ночь. В голове все еще звучала музыка пустыни.

Аллегри не стал возвращаться в пустыню, а пошел по узкой полоске травы у подножия гор. Но даже и сюда доносился звон песка, и это потихоньку сводило его с ума. Казалось, будто кто-то невидимый и настырный преследует его с колокольчиком в руках.

Солнце поднималось. Кажется, оно не имело понятия, что на остальной части континента сейчас весна, а не лето, что ему полагается быть чуть теплым и ласковым. Аллегри сам не заметил, как разделся почти донага. Его сжигало солнце, и казалось, что и внутри него самого пылает огонь.

Перевалило за полдень. Солнце стояло так высоко, что увидеть его можно было, только задрав голову. Немногие тени и те — скрылись. Аллегри видел, как рябит холодный воздух, спускаясь с гор, однако даже он успевал нагреться, пока доходил до художника.

Художник сел сел на песок, покрыв голову рубашкой, и позволил себе маленький глоток воды. Затем, чтобы не возникло искушения выпить еще, наскоро завязал бурдюк и резко встал. Перед глазами поплыли темные мушки, заболела голова. То есть, болела она и раньше, но не так…

Аллегри встал на четвереньки, надеясь, что так станет легче.

Ни единого облачка, и постоянно что-то звенит, не то песок, не то у меня в голове, подумал он. Из носа что-то вытекло. Он с каким-то отстраненным недоумением рассматривал растущую гроздь красных точек на сухой, выжженной траве.

В следующий раз Аллегри обнаружил себя возле скал, ночью. Голова раскалывалась. Перед ним стоял маленький человек. Аллегри разглядел его только потому, что на веках у того святящейся краской был нанесен рисунок, повторяющий контуры глаз. В руке он держал копье, расписанное такими же символами.

Художник попытался встать. Карлик издал странный звук, похожий на угрожающий клекот.

То ли это была слабость после солнечного удара, то ли еще что, но тело не повиновалось ему. Честно говоря, он бы так и лежал и умер, ели бы не человечек с копьем.

Пустыня вновь светилась. Спустя какое-то время появились рыбозмеи, только в этот раз они не стали играть, а, собравшись в стаю, направились к Аллегри.

Карлик поднял руку в приветственном жесте. Одно из существ, подлетев достаточно близко, рассыпалось в золотую пыль. Через мгновение на этом месте стоял человечек, практически неотличимый от первого.

Скоро вокруг Аллегри образовалась толпа. Эти… дикари беспрерывно клекотали и галдели, время от времени тыкая в него копьями, однако, не нанося особого вреда.

Затем они связали его, и, как какой-то трофей, взвалили себе на плечи. Аллегри понял, кого они ему напоминали — муравьев. Такие же мелкие, деловитые, и для своего размера — удивительно сильные. Впрочем, мысль была смутной, в голове гудело.

Некоторое время они шли по песку, рядом со скалами, больше смахивающими на каменный забор, так плотно они друг к другу стояли. Аллегри провалился в сон, а когда снова пришел в сознание, то заметил, что он уже не в пустыне. Теперь его несли по узкой лестнице, вырубленной в скале. Небо отсюда выглядело как полоса темного шелка с серебряной вышивкой.

Прошел, наверное, час, прежде чем они дошли до вершины. Аллегри почувствовал дуновение ветра, по-зимнему свежего, и оттого проснулся. Созвездие Кубка, которое в Архипелаге Чайка всегда висело на горизонте, а здесь — наверху, наполовину скрылось за скалой. Он заметил, что по небу в северной стороне поднимаются какие-то огоньки, затем увидел то, что заставило его забыть обо всем на свете.

Карлики шли по гребню горы, одной из самых высоких в осеморской гряде. Выше были только два пика неподалеку, меж которых, освещенный лунным светом, стоял Храм Музыки.

Аллегри узнал его сразу. В атласе Храм выглядел точно так же, как будто тот, кто его нарисовал, стоял на гребне той же горы, по которой сейчас шли маленькие люди.

Храм представлял собой беломраморный купол, без всяких видимых признаков окон и дверей. Он вырастал из отвесной скалы, и к нему вела лестница из тысяч и тысяч ступеней.

Аллегри с беспокойством подумал, а что будет, если он не сможет отыскать вход. Вряд ли здесь сработает тот же метод, что и со Стеной. Не говоря уже о том, что магия здесь не работала.

Он совсем не беспокоился о том, куда его несут, связанного: вид Храма Музыки заставил его забыть и об этом, и о своей боли. До тех пор, пока они не спустились в пещеру, больше напоминавшую колодец, Аллегри не отрывал взгляда от смутно светившегося купола.

Карлики больше не галдели, очевидно, утомившись. Однако Аллегри невооруженным взглядом мог видеть их враждебность, смешанную с равнодушием, враждебность, которая не сулила ему ничего хорошего. Примерно так смотрит стражник на преступника: ничего личного, но ты должен быть наказан.

А может, это впечатление создавалось из-за рисунка на веках. Он светился в темноте пещеры, отчего казалось, что человечки вообще не моргают.

Наконец, они вышли в небольшой грот с одной-единственной дверью на противоположной стене. Она была выше, чем проходы, по которым несли художника, и, вероятно, считалась парадной. Аллегри положили перед ней.

Один из дикарей подошел к двери и тихо, почти мелодично — по сравнению с тем, какие звуки издавали остальные — засвистел.

Карлики отступили в глубину коридора. Со своего места Аллегри мог видеть, как горят в темноте их нарисованные глаза.

Ему вдруг пришла в голову мысль, что, вполне возможно, он не выберется отсюда.

И это сейчас, когда он почти у цели.

За дверью послышался рассерженный клекот. Аллегри не понимал смысла их речи, однако в этот раз интонация показалась ему знакомой. Примерно так ругалась его соседка, когда он жил в Алавесте, западном форпосте Архипелага Чайка. Причем если значимого повода поворчать не находилось, она его придумывала. Аллегри каждый раз удивлялся, откуда в ее дряхлом теле столько энергии.

Дверь распахнулась. С потолка посыпалась каменная крошка. Карлик на пороге был одет в длинную темную мантию, по полам которой шла золотая вышивка, напоминавшая карту неба. Созвездие Кубка, которое Аллегри наблюдал не столь давно, располагалось на левом плече человечка.