Марина Кимман - Флейта Нимма

День Мертвых, как это ни странно, никоим образом не относился к усопшим. Отшельники хоронили не людей, а свою прошлую жизнь, и каждый год в середине месяца Тишины они поминали ее, запуская в ночное небо тысячи и тысячи воздушных фонарей. Они верили, что эти огни приведут к ним новых людей, и, как рассказал мне Таир, такое действительно случалось.

Все-таки это был праздник, наверное, самый близкий к традиционному пониманию этого слова. Для него прошлым летом собрали яблоки, чтобы сделать из них особое вино, совсем не похожее на сидр. Не знаю, что они туда добавляли, но более тонкого, легкого напитка я никогда не встречал. Фим, местный весельчак, совсем не похожий на отшельника, предупредил меня, что это коварный напиток, упиться им можно на раз-два. Поэтому я тщательно следил за тем, чтобы не перебрать.

Здесь явно не хватало женщин. Несмотря на то, что их сюда обычно не пускали, да и вообще отшельники предпочитали думать о вечности, красивая девушка могла бы сделать этот праздник еще более приятным. Поэтому неудивительно, что, где бы Омо ни появилась, за ней обязательно следило несколько пар восхищенных глаз. В сумерках она выглядела так, словно спустилась с Луны — совершенно неземное создание, с белой кожей, с глазами очень светлого цвета, и красными татуировками на запястьях. Вино придало ее щекам немного румянца, и, надо признать, это удивительно ей шло.

Только одни глаза оставались холодны на этом хмельном празднике. Я успел заметить, что даже когда Таир смеялся, верхняя половина его лица как будто не чувствовала этого.

Мое лицо просто разорвалось бы от такого сочетания.

— Откуда ты родом, Таир? — спросил я.

Он бросил на меня быстрый взгляд и снова сосредоточился на своих подопечных. Они резвились, как малые дети, очевидно, отрываясь за весь прошедший год. Фим влез на стол, и, держа в руках бочку с вином, пил прямо из нее, отпихивая ногой особо рьяных пустынников. Куда делись эти спокойные, благообразные отшельники, которых я видел еще сегодня утром?

— Зачем тебе это знать? — спросил Таир.

Я пожал плечами.

— Просто спросил.

— Я вырос в Мэфе, Очевидной стране, в поселении на границе с полуостровом Ойгир, — сказал Таир. — Это имеет значение?

Я воззрился на него так, как будто увидел впервые в жизни, и, в определенном смысле, так оно и было.

— Какое поселение? Ты знал что-нибудь о… Северной обсерватории?

Таир отставил в сторону кружку с вином и повернулся ко мне. По лицу было видно, что он ждет объяснений.

— У моей семьи тоже была обсерватория, — сказал я. — На мысе 57,3.

— Значит, с тобой я обменивался световыми сигналами, — сказал он.

У меня перехватило дыхание. Вот это да. Неужели…

— Что случилось? — спросил я. — Ты уехал куда-то?

Не мог же я ему сказать, что все детство воображал его своим другом, несмотря на то, что единственным способом общения были световые сигналы. И что каждый раз, когда случалась какая-нибудь неприятность, бежал на мыс. Почему-то эти далекие вспышки успокаивали меня и вселяли надежду.

— Не уезжал. Скорее, обстоятельства, — поправил меня Таир.

— Тогда кто посылал мне сигналы? Потом, после 132-го года?

Таир уронил кружку и уставился в пространство, причем рука осталась на том же месте. Затем он заглянул мне в глаза, отчаянным, ищущим взглядом.

— Обсерватория… продолжала работать? — спросил он сдавленным голосом.

Я кивнул.

— Не может быть, — прошептал Таир. Минуты две он сидел неподвижно, несмотря на все мои попытки растормошить его.

Внезапно глава поселения вытянулся во весь рост, смел все со стола и забрался на него.

— Братья! — крикнул Таир. Голос был как гром: все сразу замолчали. Даже Фим оторвался от вожделенной бочки.

— Братья, — повторил он уже тише, — это мой последний день с вами. Завтра я ухожу.

Поднялся недоуменный ропот.

— Нет, не в Пустыню. На родину. Вы все очень достойные люди — да, и ты, Фим — и я надеюсь, что вы найдете мне замену. В конце концов, я вернусь, но уже как простой отшельник.

Он слез со стола. Отшельники окружили его, наперебой задавая вопросы: что, почему, зачем, но Таир не отвечал. От него смогли добиться только туманной фразы:

— Мы все расстались со своим прошлым, когда пришли сюда. Однако мое, — он посмотрел на меня, — настигло меня и здесь.

И он ушел в дом песен.

Атмосфера после его ухода ощутимо испортилась, однако пустынники не могли разойтись, не запустив в небо воздушные фонари.

Огни в поселении погасли. В слабом свете Луны отшельники подходили к помосту, на котором выстроились сотни самых различных фонарей и фонариков: от простых, до расписанных замысловатыми узорами, от маленьких, размером с ладонь, до больших, почти в человеческий рост. Каждый брал тот, который ему приглянулся, а то и не один, и затем взбирался на крышу своего дома.

Отшельник Фим взял себе четыре фонарика. Я задался вопросом, а как он с этим богатством полезет наверх, однако, против ожидания, он пошел не к дому, а к нам.

— Вот, — он вручил один фонарь мне, другой Омо. — Это против наших правил, однако Таир распорядился. На крышах не осталось мест. Откуда хотите запускать, из сторожевой башни или с крыши моего дома?

Мы с Омо переглянулись.

— С башни, конечно! — сказали мы одновременно.

Фим вздохнул.

— Я так и думал. Он чересчур добрый к вам, Таир. Наши поднимаются на башню только после трех лет послушания, а то и позже. Вот, ключи, — он положил их на стол, а сам пошел к дому. Почти все отшельники уже были на местах, и ждали только, когда мы и Фим займем свои.

Дверь в башню была двойная — сначала шла кованая, скрипевшая так, что ее можно было слышать в любом месте поселка, и деревянная, почти черная от сырости и времени.

Пришлось настежь открыть двери, чтобы пропустить внутрь хоть немного света. Вверх вела вертикальная лестница, такая узкая, что на ней помещался только один человек.

— Лемт, мне страшно по ней лезть.

Я улыбнулся.

— Значит, теневые стражи — это пустяк, а вот лестница да, страшная? — кажется, мой голос все равно меня выдал.

— Очень смешно, — она отпихнула меня и полезла первая. — Мамочки, — только и услышал я.

Кажется, ей все равно было страшно, однако Омо это не остановило.

— Поддержи меня, мне надо открыть люк, — сказала она.

Это было легче сказать, чем сделать, на такой лестнице, в темноте и с фонариком в руке. Немного попереминавшись с ноги на ногу, я нашел выход.

— Эй, ты чего делаешь?

— Держу тебя.

— А чего щекой-то?

В потолке появился просвет, затем квадрат звездного неба. Омо вылезла.

— Давай свой фонарик, нас ждут.

Я захлопнул люк и выпрямился. В поселении уже зажглись первые фонари, разноцветные — голубые, зеленые, красные, желтые… У каждого пустынника огонь был своего цвета, отчего казалось, что радуга вдруг выпала дождем на землю. Омо передала мне фонарик. Переглянувшись, мы поставили их на ограждение сторожевой башни.