Джон Норман - Побратимы Гора

За тем я привязал один конец сделанной из сыромятной кожи верёвки к её правой щиколотке. Верёвка была длиной приблизительно пятнадцать футов.

— Лезь в яму, — скомандовал я.

— Слушаюсь, Господин, — сказала рабыня, и покорно полезла в яму.

Я последовал за ней, и мы уселись внутри, лицом друг к другу. Сковывающее бревно оказалось слева от меня и справа от неё. Я двумя витками закрепил к бревну верёвку, что была привязана к ноге девушки. К бревну уже была привязана и намного более крепкая верёвка. Ещё несколько верёвок лежало у нас под ногами.

Я выглянул из ямы через небольшое смотровое квадратное отверстие. Размер отверстия был около восемнадцати дюймов. Подобное окно, только несколько меньше размером, было в другом конце ямы. У него было своё назначение. Сквозь отверстие просматривался участок неба, усеянный облаками.

— Теперь остаётся только ждать, — заметил я.

— Да, Господин.

— Ты — симпатичное домашнее животное, моя собственность, — сказал я.

— Спасибо, Господин.

— Возможно, я покормлю тебя, — пообещал я.

— Спасибо, Господин, — поблагодарила она, с надеждой в голосе.

— Ты можешь приблизиться, — разрешил я, и уточнил: — на четвереньках.

— Спасибо, Господин, — отозвалась рабыня, и, как было приказано, на четвереньках поползала ко мне. Мы находились в узкой яме. На моей ладони лежали маленькие кусочки пеммикана, которые она собирала губами. Как только крошки заканчивались, я добавлял следующую порцию и подносил руку к её рту. Я чувствовал, как она целует и облизывает мою ладонь, подбирая с неё пеммикан. Я повторял эту процедуру раз за разом, наслаждаясь ощущением её волос на моём теле, её губ и языка на ладони. Она покусывала и целовала мою руку, изящно удаляя с неё крошки, её голова следовала за моей рукой, которую я опускал ниже с каждым кормлением.

— Господин желает свою рабыню? — страстно прошептала она.

— Нет, — ответил я, сдерживая сам себя, и отталкивая её. — Иди на своё место, рабыня.

— Да, Господин, — разочарованно вздохнув, сказала она, и поползла обратно.

— Я должен оставаться внимательным, — зачем-то объяснил я ей. — Я должен держать свои чувства в узде.

— Да, Господин, — улыбнулась рабыня.

Я отметил, что теперь она встала на колени на своём месте, а не села там как прежде. Впрочем я не нашёл в этом ничего критичного, я же просто приказал, чтобы она возвратилась в своё место, и не определил как именно она должна была там сидеть.

Я бросил ей бурдюк с водой. Она поцеловала сосок, мягко и нежно, наблюдая за мной. А потом, неожиданно и вызывающе она быстрыми круговыми движениями облизала сосок, и снова поцеловала, потом взяла сосок глубоко в рот и подняла бурдюк, держа его обеими руками.

— Нет необходимости пить таким образом, — недовольно сказал я.

Она откинула голову ещё дальше, и продолжала пить.

Держа бурдюка, высоко поднятым, наклонив голову назад, выгнув спину, что заманчиво приподняло её груди, она коварно повернулась ко мне боком, демонстрируя мне себя в профиль.

Я затаив дыхание, наблюдал за тем, как она пила.

— Ты — похотливая рабыня, Мира, — сообщил я ей.

Теперь она повернулась ко мне животом, не переставая пить. Бурдюк закрыл от меня её лицо, и она не могла меня видеть.

Сейчас, когда она не может меня видеть, а её руки высоко подняты, и заняты, к ней можно легко приблизиться, и неожиданно, схватить или наброситься.

Я удивлялся сам себе, почему я до сих пор не разрешил её носить одежду. Возможно, если бы я дал ей какую-нибудь одежду, то она бы меньше меня отвлекала. Нет, всё же, когда рабыня одета, зачастую её одежда служит не столько для прикрытия, сколько способом, заставить её казаться ещё более уязвимой, ещё более беспомощной, и желает она того или нет, ещё более дразнящие привлекательной. Одежда рабыни обычно немногим более чем приглашение к её раздеванию и использованию. Ошейник, конечно, также, а она уже находится в ошейнике, хотя и ошейнике из кожаной верёвки, делает её изящно привлекательной, указывая на её статус, показывая всем, что она — всего лишь прекрасная, находящаяся в собственности самка домашнего животного, и что с ней можно делать всё, что кому нравится.

— Достаточно, — сердито прикрикнул я, и он наконец опустила бурдюк.

— Я и не собиралась пить слишком много воды, — невинно сказала она, затыкая сосок бурдюка кожаной пробкой.

Я забрал у неё бурдюк, и положил рядом с собой.

— Сидеть, — скомандовал я ей.

— Да, Господин, — отозвалась она, и послушно пересела с колен, опершись спиной стену ямы.

Но теперь она начала поигрывать с узкими, свисающими, концами кожаной верёвки её ошейника. Она, то крутила их в руке, то проводила по своему телу, то теребила губами, а иногда дёргала за них, как бы ненамеренно намекая мне, таким образом, что ошейник был всё ещё завязан на её горле.

— Господин, — позвала она.

— Да.

Она смотрела на меня, и, как будто не понимая, что она делает, подёргивала концы верёвки, держа их недалеко от своего тела. Этим она демонстрировала, как бы непреднамеренно, возможное использование концов верёвки в качестве привязи.

— Что тебе ещё? — раздраженно спроси я.

— Мне жаль, что я выпила так много воды.

— Мне кажется, что Ты устала, и должна отдохнуть — заметил я, — Ложись там, на своей стороне.

— Да, Господин, — сказала девушка, и улеглась на бок, но головой от меня, а ногами в мою сторону, причём верхнюю она согнула в колене.

Теперь она развалилась на земле, глядя на меня со своей стороны ямы, положив головы на согнутый локоть её левой руки.

— Ты — прелестная рабыня, — не мог не отметить я.

— Спасибо, Господин, — улыбнулась Мира.

— И верёвка на твоей щиколотке прекрасно смотрится, — добавил я.

Это была та самая верёвкой, которую я привязал раньше, прежде, чем отправить её в яму. Другой конец был закреплен на сковывающем бревне.

— Мой господин наложил её на меня, — хитро прищурилась она. — Спасибо, Господин.

Женщины хорошо выглядят в верёвках. Назначением этой, однако, была её же собственная защита. Я мне даже было интересно, понимала ли она это. Возможно, она думала, что эта привязь просто должна была держать её в яме рядом со мной. Но для этого в принципе, достаточно было одного моего желания. Ведь она была рабыней.

Она ещё и потянулась немного! Как же невыносимо желанны, бывают рабыни!

Если вне ямы она запаникует, и попытаться бежать, верёвка на её щиколотке, должна будет воспрепятствовать этому. Это может спасти ей жизнь. Точно так же и в обратной ситуации, если она окажется парализованной от страха и неспособной двинуться, за эту привязь можно втянуть её назад в яму. Кроме того, если, к сожалению, она будет схвачена, верёвка даст нам какое-то время, чтобы вынудить её похитителя, внезапным появлением, копьями и криками, бросить её, прежде, чем он сможет порвать верёвку и унести рабыню.