Григорий Райхман - Черные гремлины

В комнате с колбами я прихватил стеклянный рюкзак с зефиром, отчего идти стало еще тяжелее, и заглянул за дверь, которая раньше вела в затопленные отсеки. Белое море ушло - во внешнем коридоре было сухо, а от стремительно краснеющего пола поднимался пар. Стало еще жарче, я снял маску и швырнул ее в угол.

- Ежи, открой двери.

Дверь исчезла. В нос тут же ударил едкий запах испаряющейся кислоты. Глаза заслезились, а в горле запершило. Я зашагал вперед и даже прошел несколько поворотов, прежде чем понял, что понятия не имею, куда идти.

- Направо, - подсказала Ежи. Я свернул.

Когда мы добрались до первой лестницы, пол горел. Если бы не ботинки, мои лапы давно бы занялись огнем. Подъем по ступенькам с тяжелой ношей оказался еще сложнее, чем я думал, но зато жар нижнего этажа остался позади. На втором еще чувствовалась прохлада - но и она стремительно уходила. Плечи теперь болели так, словно превратились в один большой синяк.

- Налево, - подсказала Ежи. Но не успел я послушаться, как услышал странный шум в правом коридоре.

Кто-то катался по полу и задыхался. Кто-то живой на нижних уровнях Железного острова. Я оставил Ежи, прислонив ее к стене, и побежал к источнику шума. Миновав два коридора, я нашел умирающего друга.

Йокта походил на обтянутый кожей скелет. Он был истощен, его гладкая шкура потрескалась и кровоточила, а сам он бился на полу, выпучив глаза и хватая пастью воздух. Меня он не заметил и не узнал. Рядом валялся его трезубец. Спустя несколько ударов сердца Йокта затих.

Неужели все эти ночи он плавал по коридорам Железного острова, разыскивая меня? Я взвыл от горя и боли. Я поднял друга - он почти ничего не весил - вернулся к Ежи и взвалил ее на плечи. Я зашагал дальше, стараясь не смотреть под лапы. Надо вынести Йокту на поверхность и бросить в море, тогда он оживет. Надо, надо, надо...

Несмотря на то, что морской дьявол был легок, как плюшевая шестеренка, это стало последней каплей на весах моей выносливости. Плечи онемели, лапы ослабли и начали подкашиваться, а пол становился все горячее. Я тащил на себе двух гремлинов и колбу с зефиром, а ведь когда-то для меня даже одна деталь скафандра казалась неподъемной.

Перед лестницей я упал на колени. Больше я не мог сделать и шага. Надо бросить хотя бы колбу с зефиром. Я поставил ее на пол и заметил угольно-черные стимуляторы.

- Ежи, эти штуки сделают меня сильнее?

- Да. Оптимальная доза - одна порция. Превышение дозы опасно для жизни.

Я сгрыз одну и, собравшись с духом, начал подъем по лестнице. Ступенька за ступенькой, еще немного - и поверхность, еще немного - и свобода. На середине подъема я почувствовал прилив сил и зашагал уверенней. Стимуляторы работали! У меня получится! Получится добраться до поверхности.

Но уже в начале четвертого этажа силы вновь покинули меня. Шерсть слиплась от покрывающей ее пены, легкие все время сводило кашлем из-за отравленного воздуха, а пол стал раскаляться быстрее, словно бушующий внизу пожар разгорался с большей скоростью.

- Ежи, сколько еще этажей подниматься?

- Шестнадцать.

Это очень, очень много. Кое-как я доковылял до лестницы на пятый этаж, но когда даже Йокта стал казаться невыносимо тяжелым, неподъемным грузом оттягивая мои лапы вниз, я понял, что никогда не смогу подняться на поверхность. Мы сгорим.

- Ежи, если я умру, затопи коридоры Белым морем, - попросил я.

- Учтено, - ответила она.

Тогда я взял еще горсть черных стимуляторов и запихнул в пасть. Они были черствыми и горькими, словно пропитались гарью и едкой вонью испаряющегося Белого моря.

- Эта доза убьет тебя, - сказала Ежи.

- Угумг, - согласился я и съел еще горсть. Я сгрыз все черные стимуляторы, что были в колбе и, почистив клыки, продолжил путь.

Сначала идти было все так же тяжело, но потом что-то резко изменилось. Звуки исчезли, я оглох на оба уха, а вздох спустя тишину разорвал бешеный грохот моего сердца. Оно стучало так, словно хотело выломать ребра и выпрыгнуть из груди. Я задышал часто-часто, и пена с моей шерсти закапала на пол. Боль в плечах и лапах ушла, теперь чувствовались только сила и желание идти вперед. Откуда-то издалека доносился голос Ежи: "налево, направо", и я, едва различая слова, поворачивал, куда нужно. Йокта снова стал невесомым, а вес Ежи даже не ощущался. Иногда я бежал, иногда прыгал через ступеньку, а иногда слышал, как этажи подо мной превращались в бушующий океан огня, и этот огонь преследовал нас, как голодный хищник.

А я несся вперед, раскрыв пасть, потому что изо рта сочилась пена, и она мешала дышать, а дышать нужно было быстро-быстро. Быстро-быстро, раз-раз.

Наверное, мне очень повезло, что когда я взлетел по лестнице на поверхность, снаружи все еще была ночь. Я усадил Ежи на пол, а сам бросился к берегу и, как только добрался до него, аккуратно опустил Йокту в воду. Его гладкое тело беззвучно бултыхнулось и исчезло в Белом море. Колбу с зефиром я поставил рядом - чтобы накормить друга, когда он вернется. Йокта ведь вернется? Должен ведь.

Наступила полная тишина. Потом начали исчезать вещи: исчезло небо, исчезло море, исчезла колба с зефиром. Прежде чем исчез весь мир, я понял, почему стало так тихо.

Это мое сердце остановилось.

Глава 8. Призрак из пепла.

Яркая вспышка и резкая боль разорвали беспросветную темноту. На короткий миг я снова обрел способность видеть: Ежи держала железные лапы на моей груди, небо темнело за ее спиной.

Вновь все начало исчезать, но тут же мир взорвался еще одной вспышкой, а по телу прокатилась очередная судорога боли. Я перевернулся на бок, корчась от испепеляющего мои нервы огня, а мгновение спустя сделал судорожный вздох - первый за долгое время.

Несколько вздохов спустя меня начало рвать черной жижей. Тошнить перестало только тогда, когда в желудке не осталось даже воздуха. Мышцы всего тела горели, будто меня изнутри пожирал огонь. Больно было смотреть, больно было дышать, больно было думать. Я свернулся калачиком, закрыл глаза и застонал.

Кто-то прогремел что-то непонятное прямо в уши. Слишком, слишком громко. Я укусил собственный хвост, чтобы не заплакать.

- Тишина и покой, - ответил ему равнодушный электронный голос. Некоторое время раздавались лязг, грохот и крики.

Чуть позже кто-то кормил меня маленькими кусочками зефира. Я совсем не хотел есть, но пальцы настойчиво запихивали еду мне в пасть. Больше половины я выплюнул, но пару кусочков сгрыз и проглотил. После этого стало лучше.

Рядом кто-то грыз зефир. Приоткрыв один глаз, я увидел Йокту, уплетающего за обе щеки красные сладости.

- Умнм, - сообщил я и закашлялся.

Время шло, мне становилось лучше. В сознании скреблась какая-то назойливая мысль, но я отгонял ее подальше, чтобы еще чуть-чуть полежать в темноте и покое. Но чем дольше я отдыхал, тем назойливее становилась мысль. Наконец, она пробилась через мою усталость: "Рассвет!"