Павел Комарницкий - Исполнитель

Купол собора Святой Софии сверкал золотом, настоящим половодьем красок пестрела толпа горожан и гостей города, съехавшихся со всех концов земли на новгородский торг. Даже у самого Первея, немало повидавший на своём веку городов и базаров, рябило в глазах, что касается Патрика, в жизни не бывавшего дальше Белфаста, то он вконец потерял ориентировку, глазея направо и налево с открытым ртом, то и дело натыкаясь на прохожих и рискуя вовсе потеряться в бурлящей толпе.

Первей размышлял. Прежде всего следовало вернуть себе своего ненаглядного Гнедка, во что бы то ни стало. Затем следовало закупить снаряжение, да и оружие подходящее не помешает — вертлявые и хлипкие европейские шпаги не внушали рыцарю особого доверия.

«Родная, отзовись»

«Я слышу тебя, мой милый»

«Как мне быть? После всего я не могу вот так взять и обменять Гнедка на пуговицу. Этот купец, Савелий Петрович, поступил со мной честно и здорово помог тогда, в Ревеле»

Короткий смешок.

«Ну неужели в этих бескрайних торговых рядах не найдётся человек, остро нуждающийся в пуговице? Вон тот толстый перс, например, просто алчет её»

Первей еле сдерживал смех.

«Как, уже?»

«Но, разумеется, ты должен как следует подать свой товар. Вперёд, рыцарь!»

— Патрик, — рыцарь потряс за рукав своего спутника, и тот в ответ затряс головой, будто приходя в себя после морока. — Патрик, очнись и слушай меня внимательно. Стой здесь и никуда не отходи. Я сейчас вернусь. Не отходи никуда, иначе искать тебя придётся месяц, понял? — парень вновь затряс головой.

— Почтенный купец, не желаете ли взглянуть на мой товар?

Толстый крючконосый перс лениво перебирал чётки.

— Эй, слюшай, какой товар. Ми не биром чужой товар.

«А чем он торгует, Родная?»

Пауза.

«Смотря где. Здесь он уже распродал свой товар — шемаханские ковры и шелка. А обратно… Обратно он обычно уходит с грузом молодых русских девушек»

Первей уже катал желваки. Ладно…

Перс неверно истолковал его молчание.

— Что, шибко хороший девка, да? Пириводи, кажи где, будем смотреть, однако.

«У него есть семьсот рублей серебром плюс сто золотых динаров на чёрный день. Проси всё, он отдаст»

Первей уже сосредоточился, чувствуя знакомую дрожь… Всё.

— Вот, — рыцарь протянул на ладони пуговицу, совершенно позеленевшую. — Как товар?

Перс уже трясся, позабыв про чётки.

— Сколько ти пиросишь, слюшай?

— Недорого. Семьсот рублей серебром да сто динаров золотом.

— Нет. Давай сто рублей, а?

— Восемьсот.

— Слюшай, нет. Давай двести, а? Нет, триста, слюшай…

— Девятьсот. И сто динаров сверху.

— Слюшай, нету у миня такой денги, а? — купец чуть не плакал.

— Тогда тысяча. И сто динаров. Берёшь?

На перса было жалко глядеть.

— Ну, как знаешь… — Первей начал закрывать ладонь, но купец уже вцепился в руку мёртвой хваткой.

— Не нада, не ходи никуда. Сичас хожу, денги будут, а?

«И долго он будет ходить, Родная?»

Короткий смешок.

«Да нет, недолго. Сейчас займёт у своих, уж больно понравилась ему эта пуговица. Вот только отдавать ему будет нечем»

«Ничего. Это ему за слёзы русских девок»

Пауза.

«Ты прав, мой милый. Ты прав абсолютно, и мне нечего добавить. Только…»

Пауза.

«Что только?»

«Знаешь ли ты, рыцарь, что вот прямо сейчас произнёс очередной Приговор? Нет, не исполнил предначертанное — ты сам приговорил этого человека?»

Рыцарь молчал, чувствуя наползающий холодок. Сам? Он сам? Да кто он такой, чтобы творить Приговоры?

«Если ты возьмёшь семьсот, ну пусть семьсот пятьдесят, этот купец останется жив. Но за триста заёмных рублей ему не рассчитаться. Его убьют, рыцарь, зарежут свои. Или придумают кое-чего похуже, восточные люди жестоки и злопамятны»

Перс уже возвращался, за ним шёл зверообразный мужик явно восточной наружности, весь заросший бородой, угрюмо зыркающий бешеными глазами. Этот тип толкал перед собой фигурку, замотанную с ног до головы в покрывало, нетвёрдо стоявшую на ногах. Ещё на плече амбала висели два связанных вместе ковровых мешка.

— Слюшай, нету такой денги нигде! — купец выглядел расстроенным. — Я тибе часть своим товаром отдам, бири, слюшай!

— Что за товар? — Первей всё смотрел на зверообразного мужика, придерживающего волосатой ручищей тоненькую, явно девичью фигурку.

— Пойдём унутрь, смотреть будешь, — забормотал купец, понижая голос. — Шибко хороший девка, свежий персик, слюшай.

«Внимание, рыцарь» — Голос Свыше был напряжён. — «Фокус с пуговицей не лишает человека сознания и даже отчасти воли. Этот купец тоже задумал фокус. Как только ты войдёшь внутрь лавки, этот волосатый зверь ударит тебя по голове медной дубинкой, обшитой кожей, вон она у него в рукаве. А вечером всё устроят так, что тебя никто не найдёт»

«Понял» — Первей подавил ярость, сейчас нельзя, нельзя… Привычная дрожь сменилась вроде как холодком. Всё.

— Ну пойдём, — вздохнув, рыцарь скинул ставшую мягкой и безвольной руку амбала с плеча невольницы, подтолкнул девушку ко входу в лавку. Туда же был втолкнут купец, и последним вошёл в дверь Первей, ведя амбала за руку — тот глядел неподвижно перед собой стеклянными глазами, вяло переступая ногами. Дверь захлопнулась.

— Молчи и не двигайся! — приказал персу рыцарь, запирая дверь лавки на засов. Мог бы и не говорить. Купец тоже смотрел на Первея стеклянными глазами, даже не помышляя о каком-либо сопротивлении или бегстве.

Раскутав безвольную фигурку, рыцарь даже остолбенел на миг — до того хороша была девчонка, с виду лет пятнадцати-шестнадцати. Волосы, ещё недавно заплетённые в косу, были распущены, ложась на спину широкой густой волной до пояса, круглые упругие груди торчали яблоками, распирая холщовую рубашку, единственную одежду красавицы. Из-под рубашки виднелись стройные девичьи ноги, обутые в кожаные опорки. А лицо — и вовсе глаз не оторвать… Вот только глаза были мутные, стеклянные. Первей прошептал освобождающее заклятье, но глаза нисколько не прояснились, всё так же безучастно глядели в никуда.

«Не понимаю, Родная. Я что-то делаю не так?»

«Не старайся, ты тут с самого боку. Её опоили отваром из маковых головок, индийской конопли и кое-каких трав. Она очнётся только к вечеру»

Первей снова подавил волну ярости. Нельзя, нельзя… Он подошёл к двери, отодвинув засов, выглянул на улицу.

«Ты куда?»

«За Патриком. Мне не унести столько денег самому, Родная»

Патрик, дисциплинированно стоявший там, где ему было велено, всё ещё глазел по сторонам, открыв рот, так что Первею удалось подойти к нему вплотную.

— Пойдём, Патрик, — юноша вздрогнул, покраснев. Негоже воину быть таким растяпой.