Евгений Лукин - Катали мы ваше солнце

Видно, Родислав Бутыч просто о них забыл. А вот вспомнит ненароком — да и погонит в три шеи из преисподней: возить, как встарь, золу — только уже не с Теплынь, а с Мизгирь-озера. Эх, жизнь… Улыбнулась единожды да и отворотилась снова…

За стенами клетушки постоянно слышались глухие удары и скрежет, причём оба прекрасно знали, кто это там и зачем содрогает недра земные. Теплынские землекопы из погорельцев пробивались к промежуточной лунке, насыпали наканавники, укладывали дубовые рёбра и уплотняли щебень, топча его тяжкими двуручными чурбаками…

И вот однажды ночью что-то разбудило Бермяту с Вражиной… Вообще-то спать им о ту пору не полагалось — каталы Люта Незнамыча вот-вот должны были подать изделие на осмотр. Но приунывшие сволочане давно махнули на службу рукой и часто даже не вылезали из клетушки, чтобы хоть для виду оглядеть светлое и тресветлое наше солнышко…

Итак, оба привскинулись на лавках, переглянулись тревожно и вдруг уразумели: шум за стеною смолк. Означать это могло лишь одно — земляные работы завершены.

Бермята с Вражиной выскочили наружу и со всех ног кинулись к участку осмотра. Чётное солнышко уже громоздилось в лунке, но теперь справа его нежно овевал прохладный дневной свет, нисходящий из покляпого ведущего к кидалу отнорка. На стыке двух участков с напряжёнными рожами стояли каталы Родислава Бутыча. Ждали, что произойдёт дальше. Передадут им изделие или же укатят вверх по новому рву?..

— Ну, чего рты поотворяли?.. — прикрикнул на них угрюмый сотник теплынцев Чурыня Пехчинич. — Принимай давай!..

Сволочане перевели дух и мигом канули с лампами во мрак, разбираясь по рабочим местам. Теплынские каталы вышибли из-под изделия клинья, и превеликое дырчатое ядро размером с двупрясельный дом медленно двинулось накатанной старой дорогой, тяжко ударяя броневой заплатой о дубовые рёбра и с каждым переплёвом пути наращивая прыть. Может, показалось, но на этот раз бездна выла и грохотала с каким-то особенным надрывом…

Из сволочан перед лункой остались теперь лишь Бермята да Вражина.

— Ну, что, други?.. — неожиданно по-доброму, словно бы затосковав перед разлукой, обратился к ним Чурыня и даже приобнял обоих за плечи. — Не поминайте лихом…

Мягко развернул их и подтолкнул легонько, направив в ту сторону, куда только что ушло, грохоча, латаное солнышко. Растерявшись, они сделали несколько шагов по наканавнику и оглянулись. В ров спрыгнули рабочие в кожаных передниках. В руках у каждого была треугольная зодческая лопатка. Сверху им подали камни, раствор, и на глазах у Бермяты с Вражиной рабочие вывели первый ряд стены, коей суждено было навеки отделить теплынскую преисподнюю от сволочанской.

— Что ж вы?.. — весь перекривившись, сказал им с горьким упрёком Вражина. — С заплатой, значит, нам спихнули, а себе, значит, то, что поновей?..

Теплынцы насупились, не ответили и принялись шлёпать камни в раствор с ожесточённым усердием, словно стыдясь присутствия этих двух лоботёсов.

Покряхтели сволочане, покряхтели да и поплелись в клетушку. Связали скарб в два узелка, со вздохом оглядели на прощанье сырые стены и направились к девятому, если считать от лунки, залому, где начинался лаз, прокопанный наверх каталами ещё в незапамятные времена — к притулившемуся на сволочанском берегу ветхому кружалу…

Выбравшись на ясный свет, прищурились, огляделись. Справа желтела успевшая подвыгореть Ярилина Дорога, слева зеленело чисто поле. Счастливое нечётное солнышко (отныне уже чужое навсегда) остывало, клонилось к западу, приодевши мутную порожистую Сволочь алыми отсветами… Отчётливо чернел на теплынском крутом берегу очерк метательной махины…

— Слышь, Бермята… — расстроенно позвал Вражина. — А что ж они стенку-то класть начали, не спросясь? У них-то, может быть, всё и готово… А у нас?.. Вдруг у нас ещё и конь не валялся?..

Бермята помолчал, покатал желваки. Последний вечер царства берендеев сиял напоследок так приветливо и такая вокруг была разлита ясность, что с невеликого взлобья, на котором стояли оба сволочанина, они легко могли различить не только блеск Мизгирь-озера, но даже и алую клюковку паруса у подножия остроконечной Ярилиной горы.

— А им оно любопытно?.. — процедил со злобной усмешкой Бермята. Сплюнул, переворошил на ладони оставшуюся денежку и, махнув рукой, двинулся к ветхому, серому от древности кружалу.

А по ту сторону Сволочи в хорошо знакомом просторном подвале собирались теплынские розмыслы и сотники. Выглядело обширное подземелье по-старому да по-прежнему, как при царе-батюшке, только вот народу малость поубавилось, а на месте излыса-кудреватого Родислава Бутыча ныне восседал острокостый и прямой Завид Хотеныч. Или, как его звали за глаза, Кощей. Будь глава теплынской преисподней более честолюбив, он, конечно бы, назначил встречу в своей рабочей клети у Теплынь-озера. Но подвал располагался совсем рядом с кидалом, что было для Завида Хотеныча куда важнее.

— Медлить боле нельзя, — отрывисто говорил он. — Завтра или послезавтра сволочане доведут свой ров до ума, и, ясное дело, задержат у себя нечётное изделие, чётное же оставят нам… Поэтому я своей властью отдал приказ: сразу после прогона того солнышка, что с заплатой, отгородиться от них глухой стеной… Первые четыре ряда камней уже выложены…

Слушали его, поёживаясь. Знали, знали, к чему клонится дело, давно знали, и всё же обдало холодком, когда про стену-то услышали… Всё, стало быть! Отрежешь — не приставишь…

— К первому пуску, — неумолимо продолжал Завид Хотеныч, — прошу отнестись особенно тщательно. Учтите, что второго примерного броска по причинам, изложенным выше, — не будет.

— Завид Хотениц! — встрепенулся Костя Багряновидный. — Да как зе мозно? Нузен бросок!.. Дазе два броска!..

— Нужен… — нахмурившись, процедил тот. — Не хуже тебя, Костя, знаю, что нужен. Но времени на пристрелку, повторяю, нет. Сборка нового деревянного солнышка — это ещё несколько дней, вернее — одна долгая ночь. Всё княжество теплынское, почитай, повымерзнет… Поэтому и прошу, Костя: целься в этот раз как можно точнее… Попадёте — награжу небывало. Тебя, Костя, золотой казной, а тебя, Кудыка, сразу назначу розмыслом. Ну, а промахнётесь… — Завид Хотеныч поднял острокостое, медленно оскаливающееся лицо. — А промахнётесь — тут уж и сами, чай, разумеете: не до наград станет… Быть теплынской земле Чёрной Сумеречью, ежели промахнётесь!

К тому времени алая клюковка паруса, увиденная издали Бермятой и Вражиной, прилегла к крутому бережку Мизгирь-озера, на коем возвышался златоверхий боярский терем. По сходням на причал взбежал чёрный вертлявый жених-грек.