Евгений Лукин - Катали мы ваше солнце

— Ми, греки — цестны целовеки!.. — известил он, как обычно, и ликующе указал на крутобокий червлёный корабль.

Судно уже отвалило от пристани и, снова вскинувши парус, двинулось вполветра к устью Сволочи, увозя обещанный выкуп за невесту — запасные части к кидалу.

Встречали жениха торжественно. Не только боярин, но и сам князюшка теплынский Столпосвят вышел ему навстречу. Холопы, подхватив гостя под смуглы ручки, возвели его по лесенкам в горенку. Шёл, закатывая в предвкушении маслины глаз, да прищёлкивал беспрестанно языком — до того не терпелось чернявому вновь увидать боярышню, беленькую да пригожую.

В горенке, однако, заморский гость был сильно озадачен и встревожен, узрев среди толпы разряженных холопов стоящего по левую руку от невесты рослого синеглазого красавца в расчёсанных русых кудрях и щегольской однорядке, усыпанной пуговками чуть ли не до полу.

— Вот, Сергей Евгеньич, — покряхтывая, объяснил боярин. — Жалую вас, молодых, слугами верными: стольниками, чашниками, конюхами… Лучшего постельника, можно сказать, от сердца отрываю… Подойди, Докука.

Синеглазый красавец приблизился к боярину и махнул поясной поклон.

— Как мне служил, — грозно насупившись, продолжал Блуд Чадович, — так же служи и боярину Сергею с боярыней Забавой. Жить тебе довлеет в постельниках: стлать перины пуховые, складывать изголовьице высокое, самому же сидеть у изголовьица, играть в гуселышки яровчаты, потешать боярина с боярыней…

Заслышав столь странную речь, грек и вовсе смешался, но тут всколыхнулся и зарокотал насмешливо сам князюшка теплынский Столпосвят:

— Что приуныл, боярин?.. — обратился он к греку. — Али сомнение какое в душеньку запало? Да ты не пужайся, не пужайся за боярыню-то свою… Докука — он из волхвов, а там, сам знаешь, все таковы, что о женском поле уж и думать забыли… А постельник и впрямь славный: как заиграет на гуселках — поневоле, а заслушаешься…

Ненароком угодивший в бояре грек осторожно выдохнул и снова заулыбался, хотя смуглая рожа его по-прежнему кривилась от недоверия.

Заходящее солнышко расстелило розовые холсты по склонам, позлатило остроконечный свод, возведённый сегодня над починенным жертвенным колодцем, тронуло голые выпуклости идолов, вновь водружённых на тёсаные основания. Ниспавшее с неба обильное многодревесие нанесло греческим истуканам не меньший ущерб, нежели в своё время разящий обух неистового Докуки. Впрочем, хуже они от этого не стали…

Высокий рябой кудесник проводил довольным взором упряжку лошадей, влекущую к слободке последнюю связку тёсаных брёвен. Лениво опадала, розовея, над Ярилиной Дорогой поднятая за день пыль.

Вчера Соловью было сказано, что вину свою он искупил полностью, на славу поработав и лопатой, и кувалдой. Хотя, если вдуматься, в чём состояла его вина? Спустил в бадье Докуку взамен Кудыки?.. Да, но ведь именно благодаря этому его промаху обрёл Завид Хотеныч верного и смышлёного помощника, кстати, очень вовремя замолвившего розмыслу словечко за опального волхва… Хотя, с другой стороны, не Кудыке — так кому-нибудь другому в случай попасть. Была бы честь предложена…

Ну да не дорого начало — похвален конец. Уж на что не терпели когда-то слободские древорезы рябого кудесника Соловья, а ныне вон прослезились даже, узнав о его возвращении. Допёк, допёк их Докука, а с Соловьём-то оно как-то полегче вроде, попривычнее… Милостив Соловей: хотя и на работы выгнал — капище поправить, зато все тёсаные брёвна велел забрать в слободку и разделить по совести…

А главное, конечно: допросов не чинит и за блуд не карает. Нет, мужики, с таким волхвом чего не жить?.. Живи себе да радуйся!..

Отзвенели топорики на лесоповале. Всё было вырублено клином от Истервы до Варяжки. Задумчивый леший Аука сидел себе на крылечке да ковырял лапоток. Умильное времечко наступило для жителей бора. Охранять его ныне было не от кого. Вот выйдут у мужичков тёсаные брёвна, пожалованные им волхвами, тогда, конечно, нехотя, а встрепенёшься. Опять полезут мужички лес воровать…

Аука поднял голубенькие наивные глазки и ласково оглядел поляну. В кронах цокали белки. Ну да ещё бы им не цокать! Вчера Аука отыграл-таки их у соседа. И белок, и зайцев…

Курился над избушкой сизый хмельной дымок. За винцом, правда, в последние дни никто снизу не наведывался, да оно и понятно! Сейчас под землёй с этим строго — к первому пуску готовятся… А пройдёт первый пуск — глядишь, всё опять станет по-старому. Пейте жилы, пока живы…

А старый-то Пихто Твердятич — окреп, приосанился. Думали: продаст вскорости домишко, потратит денежку да и побредёт околодворком — милостыню просить. Ан, нет! То ли колдовать на изволоке [107] На изволоке На склоне. (берендейск.) лет выучился, то ли в разбой ушёл, но только зажил вдруг дед припеваючи. Стряпуху нанял, мальчонку взял в прислужники, лошадку завёл, санки лубяные… В санках, правда, не ездил, да и куда? Разве что на торг — с такими же дедами покалякать! Так ведь едучи в саночках не больно-то и покалякаешь…

— Да колдун он, — с хмурой уверенностью говорил Плоскыня. — Одарить бы знахаря какого, тот бы его живо открыл! Одна, вишь, беда — одарить нечем…

— А как бы это он его открыл? — усомнился Брусило. — Знахарь-то…

— Да дело нехитрое… — нехотя отозвался тот. — Сесть поутру задом наперёд на лошадь, какую не жаль, выехать за околицу да и посмотреть на трубы. А нечистая-то сила как раз в это время колдунов проветривает! Висят они, сказывают, на воздухе вниз головой, ну она их и того… Как-то там проветривает…

— Вот сам бы и выехал…

— Боязно… — поёжившись, признался Плоскыня. — Невзначай оглянешься — так лошадушку под тобой на части порвёт, а сам со страху ума решишься… Лучше уж знахаря упросить, им-то это не в диковину…

Алое солнышко висело уже над крышами слободки. Растащив по дворам тёсаные пожалованные волхвами брёвна, древорезы вновь собрались на торгу. Ждали оглашения какого-то указа. Какого, правда, никто не знал, но, должно быть, важного…

— А мне вот так думается, — со вздохом молвил Брусило, — что всё-таки разбойничает…

— Кто? Твердятич? Да он и кистеня-то по ветхости своей не удержит!..

Прежде чем ответить, Брусило оглянулся опасливо.

— Будет он тебе сам кистенём махать!.. — просипел он, таимничая. [108] Таимничать Говоря, прикрывать рот ладонью. (берендейск.) — Видал, берегиня за ним по пятам шастает в шубейке малиновой?.. То грамотку передаст, то денежку…

— И что? — часто взмаргивая, спросил туповатый Плоскыня.

— А то!.. — совсем уже зловеще прошелестел Брусило. — Берегини-то под кем ходят? Смекаешь?.. А мы всё: Кощей, Кощей!.. А Кощей-то вон по слободке култыхает, на батожок для виду опирается…