Евгений Лукин - Катали мы ваше солнце

Плоскыня даже малость осел со вздохом, как рыхлая горушка, но тут показались на площади два знакомых храбра — Чурило да младой Нахалко, а между ними задорный пьяненький Шумок с шестом и грамотой.

— Слушайте-послушайте, слободские теплынцы, люди княжьи, люди государевы! — привычно вздев шапку на шест, раздул он свою лужёную глотку. — Ведомо стало, что злокозненным своим окаянством провинились перед светлым и тресветлым нашим солнышком князь сволочанский Всеволок и все подданные его. Знайте же, люди теплынские, что с завтрашнего дня отвернёт от них добросиянное счастливый лик свой на веки вечные. Отныне желает златоподобное восходить ежедневно в Правь от речки Сволочи, дабы дарить благодатью одних лишь теплынцев, возлюбленных детей своих, о чём поведало волхвам во снах их вещих…

Толпа ошарашенно молчала. Вроде бы кудесник Соловей ни о чём таком не сказывал — только что приказал брёвна забрать да идолов поставить. Некоторые даже, усомнившись, поворотились к опускающемуся за соломенные кровли алому солнышку. Что это ты, дескать, добросиянное?.. Неужто и впрямь?..

Бывший погорелец, бывший беженец из Чёрной Сумеречи, а ныне истинный теплынец Пепелюга опустился на корточки и нетвёрдой рукой перевернул кусок дубовой коры, оставленный им на этом месте три дня назад. Увидел пару длинных червяков и долго смотрел на них, растроганно приподняв брови. Чуть было даже не прослезился. Стало быть, добрая здесь земля, можно рубить избу. Помыслить страшно, ежели бы под корой завёлся муравей или паук! Тогда всё бросай и облюбовывай себе для дома иное местечко… А тут и Вытекла рядом, и околица — вот она, да и тёс, дарованный волхвом, свален недалече.

Прочим погорельцам велено было селиться возле бродов, не ближе, а ему вот и в слободке жить дозволили… Не обманул князюшка, наградил за службу верную…

Тут со стороны селения древорезов грянули ликующие крики. Что-то там происходило на торгу. Должно быть, какой указ огласили… Вскоре на околице показалась небольшая толпа селян, явно направляющаяся к кружалу. Шли, возбуждённо размахивая руками и толкуя наперебой.

— А, Пепелюга!.. — заорал Брусило, успевший уже, видно, где-то откушать доброго винца. — Место, что ли, для дома приглядываешь?.. Брось, идём с нами! Грех сегодня делами заниматься, весь народ гуляет!.. Солнышко-то, а? Нам одним завтра светить будет, так-то вот!..

Притопнул, вдарил себя по коленкам, прошёлся гоголем.

— Ах ты, наше златоподобное!.. — умилился он, раскрыв объятья алому светилу, падающему в далёкое Теплынь-озеро. — Ух же, добросиянное ты наше!..

Поднявшись по крутой певучей лесенке, Чернава отворила дверь и придирчиво оглядела светлую чистую горницу: стены, обитые красной кожей, скамьи под шёлковыми покрывальцами с суконным подбоем… На дубовом столе уютно постукивал и поскрипывал хитрый резной снарядец — два пупчатых колеса с колебалом да медный позвонок с опрокидом. Вчера его принесли от розмысла концевого участка, прибавив на словах, что кланяется-де Лют Незнамыч Кудыке Чудинычу и хочет, чтоб меж ними всегда была любовь. Работать-то, чай, теперь вместе…

Чернава подошла к столу, приостановила колебало и, заботливо подмотав сыромятный ремешок, вновь дала ход снарядцу. Снасть — пустяк, да честь велика… Как-никак сам Лют Незнамыч удостоил, второе лицо теплынской преисподней!.. Ну да и мы теперь не в десятых ходим…

Вот ведь дурацкое счастье-то! А сколько раз кляла себя на чём свет стоит, что связалась с этим невзрачным хитроватым мужичонкой! Гляди ж ты, как оно всё обернулось…

Отныне — никакой ворожбы, никаких гаданий… Пусть теперь ей гадают, Чернаве. Плавно, словно из милости пола башмачком касаясь, подошла бывшая погорелица к растворённому оконцу косящатому. Вот они, Навьи Кущи… Благолепие… Виднеются напротив двупрясельные хоромы розмыслихи Перенеги, — высокий чердак, кровля кокошником… А вон и дом Люта Незнамыча… Надо бы жёнушке его тоже какой-никакой подарок послать…

Тут солнце брызнуло напоследок сквозь зыбкую листву осин и кануло в Теплынь-озеро…

Отгорел последний день царства берендеев. Пала тёмная ночь на городки с пригородами, на сёла с просёлками, на слободку древорезов, на избушку летописца, забытого впопыхах на малом островке посреди пограничной речки Сволочи… Затеплились в оконцах лучины. Отпраздновав княжий указ, утих, разбрёлся по домам улицкий люд.

Зато под землёй закипела незримая работа. Никогда ещё не налегали с таким рвением на вёсла ватаги чальщиков, не махали лопатами выгребалы… К великой дыре в крутом берегу Теплынь-озера опорожнённое изделие подали гораздо раньше срока. Да и как иначе? Одно у нас теперь солнышко, один свет ясный…

Метался по наканавнику сотник Мураш Нездилыч, самолично проверяя людишек и снасти. Чуть что не так — заходился в крике:

— Нажир, морда твоя варяжская! Ты где сейчас должен быть? Я т-тебе дам — по нужде! А ну давай обратно!..

Трезвый, ясный, как пуговка, смазывал дёгтем уключины оцепов старший наладчик Ухмыл. Брёвна на всех семи заставах кивали, стоило пальчиком до них дотронуться.

Задержки не случилось нигде: ни на извороте, ни на участке Люта Незнамыча. Прогнав добросиянное до конечной лунки, за которой каменщики всё ещё возводили стену, отделяющую одну преисподнюю от другой, выкатили по отнорку и, взгромоздив в черпало метательной машины, начали загрузку. Розмыслы то и дело бегали к башенкам греческих часов узорного литья. Всё равно получалось, что даже в лучшем случае ночка выпадет довольно долгая…

— Значит, будем калить пожарче, — процедил Завид Хотеныч. — Не латаное, чай, не прогорит…

Осунувшийся Костя Багряновидный в который уже раз выверял прицельную снасть и бранился по-гречески. Завалка шла вовсю. Дивные творились дела на берегу речки Сволочи. В жёлтеньком свете масляных ламп мелькали перекидываемые из рук в руки вязанки резных идольцев, исчезая в отверстых топках. Сотник завальщиков время от времени вылезал из добросиянного наружу и подбегал к розмыслу с докладом: серёдка — загружена… промежутки — загружены… запальные чуланы — загружены…

Наконец чумазый работный люд покинул изделие, сотник провёл перекличку, после чего все топки накрепко замкнули. Солнышко было готово к пуску.

— Как там у тебя, Костя? — окликнул Завид Хотеныч.

Грек закатил глаза, вскинул плечи и растопырил пальцы. Дескать, что мог — то сделал…

— У тебя, Кудыка?

— Да вроде всё в порядке, Завид Хотеныч… — отозвался тот, выглянув из-за чудовищного, взведённого до отказа крутила.

— Начинай… — буркнул розмысл и как бы невзначай бросил взгляд на чёрный, утыканный мелкими серебряными гвоздиками восток.