Сергей Житомирский - Будь проклята Атлантида!

— Останься, — сказала Гезд, отрывая глаза от пламени. В этот миг Приносящий свет ощутил простое счастье гийского охотника, которого позвала лучшая из матерей. Но навьюченный ношей чужих судеб, он еще не решался, бормоча:

— Обычаи гиев… я не смею обидеть твое племя…

— Духи хотят этого! — Гезд раздвинула полог шатра. — Прежде они сомневались, а теперь… торопят.

— Спасибо им, — прошептал Промеат, пряча лицо в огненных волосах.

На следующее утро Ор столкнулся с ним в русле. Промеат скакал, откинувшись назад, бросив поводья. Вокруг вскипали споры, кучки людей бродили от толпы к толпе. Промеат словно не замечал этого. По его лицу бродила шалая улыбка.

— Знаю! — прервал он рассказ Ора о слухах. — Сегодня дадим им бой!

Инаду было сказано — не скупиться. Над кострами жарились туши, из подвалов тащили корзины рыбы. Кипя спорами, мрачнея от раздумий, отряды текли к Башне Ацтара. Когда вкусные запахи долетали до них, воины замирали, расширив ноздри, а потом ускоряли шаги.

А Промеат сидел с Ферусом и Ором над грязными, много раз слизанными и вновь исписанными листами.

«Седьмой надел Запада, — читал Ор, — на Юге выступ в семьдесят сотен толстых локтей».

— Надо срыть! — вздыхал Ферус. — Заилится, полканала закроет. «Горб каменный высотой в тридцать, длиной в двести, шириной в сорок локтей».

— Вычеркни. Он узкий — не будет мешать…

— Сколько? — торопил Промеат Феруса, пересчитывающего локти в дни.

— Тринадцать дней, если все останутся.

— Ясно! — Промеат поднялся. — Будем биться за десять дней.

— Но почему? — недоуменно начал Ферус. — Два-три дня…

— Для многих людей пальцы на двух руках — высшее число. Все, что идет больше, — просто «много».

— Ты веришь, что он уговорит их? — спросил Ферус, когда Промеат ушел. Ор вспомнил резкое веселье, то и дело вспыхивающее сегодня в глазах великого бунтаря, и кивнул.

— Что же, — сказал старик задумчиво, — наверно, ты лучше знаешь их. Постой, еще одно: когда умру, обещай похоронить меня в Канале.

Десятки тысяч глаз смотрели на невысокого бронзовокожего человека, стоящего на повозке. Сытая теплота в желудках ослабила страх и раздражение. Но это ненадолго. Главное должны сделать слова. Есть ли слова такой силы в кое-как слепленном рабском языке?

Промеат верил, что есть. Он говорил медленно, часто останавливался, и тогда шепот пробегал к задним рядам, куда не долетал его голос. А Промеат в это время прикрывал глаза, и перед ним возникало лицо огневолосой гиянки, прекрасное от осветившей его нежности. Он открывал глаза и смотрел на тысячи других лиц. Никогда они не были так понятны и дороги ему. И вновь он говорил — с веселым, яростным задором, заставляя людей стыдиться, хохотать, хвататься за ножи.

— Смотрите! — Промеат поднял ладони. — Две руки дней, и пойдем на корабли! Клянусь Огнем: без нас не отплывет ни одна ладья! Кто слаб духом, пусть уйдет сейчас. Но если кто-то, оставшись, опять будет шептать трусливые слова, убейте его! А теперь пусть каждый выберет: десять дней или позор на всю жизнь? Десять дней или стужа на всей Земле? Решайте!

Толпа вздохнула, зашелестела разговорами. Сотни две по одиночке и малыми стайками выбрались на верхнюю дорогу. Айд смачно плюнул им вслед и поднял свою огромную лопату. «Пошли!» — махнул он коттам.

Больше не звучали песни над Каналом, по вечерам люди не плясали у огней, не хохотали над побасенками стариков. На работу кидались, как на заклятого врага. Ярость подавляла затаившийся в темных уголках души страх, усталость спасала от снов. С треском разваливались камни, вздыхая, осыпалась земля. В мастерских едва успевали затачивать бронзу, менять сломанные рукоятки кирок и лопат. Люди не желали отдыхать. Лишь изредка кто-нибудь втыкал в землю лопату и принимался, пришептывая, загибать пальцы на руках.

Смолкли песни, но смолкли и слухи. С десяток изувеченных трупов досталось бродившим вокруг волкам. Остальные шакалы удрали или притихли. Ум-гал не смел вслух высказывать сомнения.

Ферус недоверчиво глядел на числа, привозимые мерщиками. Старик совсем иссох. Ночи не давали ему сна, тело почти не брало пищи, страх и надежда жгли попеременно. Промеат тоже отощал, как весенний олень, но весь лучился весельем. Айд возмущался, почему Приносящий никогда не ночует на его краю? Потом Кривоносый шепнул ему что-то, от чего губы гиганта растянулись в широчайшей улыбке.

— Пусть хранят их самые добрые боги! — сказал он необычно тихим голосом. — И не разлучают! — добавил он, вспомнив Даметру.

К концу восьмого дня все было кончено. Последние сотни толстых локтей земли громоздились на берегах, лежали рыхлыми кучками на дне, ожидая, когда их смоет вода. В Восточной бухте Сцлунг выбрался из русла и принялся выбивать пыль из драного белого плаща — одежды титанов. На другом краю Канала Айд поднял огромную лопату и переломил о колено. Сжигаемый тревогой Ферус смотрел на медленно оседающие клубы пыли. Почему перестали рыть? Ведь еще не стемнело.

Всадники с обоих краев поскакали к Башне. Ферус различил едущих с востока Промеата, Сцлунга, Мать гиев. На западе Ор на Буром обогнал тяжелого Айда. За ними, кажется, Кривоносый?

«Дикие взбунтовались! — мелькнуло в голове Фе-руса. — Вожди спасаются!»

Но за всадниками никто не гнался. Почти одновременно подъехав к Башне, они что-то кричали ему и сбежавшимся людям Инада.

— Ко-ончили! — донеслось до старика.

— Почему так рано? — крикнул он, свешиваясь из окна.

— Совсем кончили, Учитель! — истошно завопил Ор и, слетев с коня, стал выплясывать танец, дикип даже для дикаря.

Готовясь к великому зрелищу, воины толпились по берегам у облитых нефтью стен. На верхней площадке Башни Ферус ждал сигналов от Сцлунга и Ум-гала — из Восточной и Западной бухт. Рядом Ор молил духов огня прожечь стены одновременно. Гезд застыла у перил с рукой на плече Промеата. Айд похохатывал в предвкушении зрелища. Инад привел своих помощниц, Зира на руках у матери капризно требовала, чтобы скорее пустили воду в папину канаву. Всем хотелось того же.

Летние сумерки не спешили превращаться в ночь. Западный край неба светился теплой голубизной.

— Сцлунг готов! — крикнул Айд, увидев на западе три огонька.

Феруса била дрожь. Гезд накрыла его плечи лисьим плащом.

— Спасибо, Мать! — сказал старик молодой гиянке.

— У Умгала тоже три костра! — объявил Ор.

— Заверши свое дело! — Промеат протянул Фе-русу кресало. Но дрожащие руки старика не могли попасть камнем о камень. Тогда Промеат взял кремни и выбил искру. Ферус приложил тлеющий трут к смолистым щепкам. Гезд, защитив ладонями слабое пламя, заговорила по-гийски. И хотя слова заклинания поняли немногие, все, замерев, вслушивались в ритм ее голоса.