Алиса Акай - Иногда оно светится (СИ)

Это было сумасшествие и я был частью него.

Так ни разу и не выпустив друг друга, слившиеся в болезненно-сладостном объятии, мы поднялись на самый верх. Оттуда было видно море. И ночное небо. В нем плыли лоскуты, призрачные и полупрозрачные, огромные небесные медузы. И сквозь них просвечивали серебряные глазки звезд, казавшиеся в эту минуту особенно далекими.

«Что со мной?» — успел подумать я, почти оглушенный собственным сердцем, полуослепший. Котенок потянул меня в сторону лежанки, очертания которой едва угадывались в темноте. Я слышал его сладкое сопение и чувствовал, как тонкие руки пытаются обхватить мой торс.

Кажется, я услышал что-то прежде чем ночь окончательно рухнула на нас и погребла под осколками неба.

Кажется, этот голос был знаком.

«Может быть, ты просто счастлив».

После этого я уже ничего не слышал.

Светало. Я хорошо видел, как серое небо, похожее на дно высохшей лужи, светлеет, теряет глубину, словно мельчает. Солнца еще не было видно, но вдоль горизонта уже появилась тонкая белая полоска. Скоро она станет золотистой, потом малиновой, а потом из-за нее выглянет кажущийся едва теплым диск, поплывет вверх, с каждой минутой наливаясь цветом.

Воздух в такое время — как разбавленное вино. Его хочется пить, подставлять ему лицо, впитывать порами горячей и влажной после сна кожи. Залитая серым комната кажется своим собственным призраком, она становится больше и предметы в ней, при свете дня имеющие привычные и четкие очертания, тают, искажаются, становятся тенями. Линус, старый ты дурак, когда ты в последний раз просыпался на рассвете?..

Мне захотелось чтобы утро никогда не наступало. До ломоты в костях. Чтоб солнце замерло, так и не успев подняться, осталась лишь одна белая полоска, по цвету едва отличающаяся от неба.

Котенок спал рядом, лицом ко мне. Рот приоткрыт, с влажных губ свисает паутинка слюны, одна рука лежит на мне, другая кулаком — под щекой. Я осторожно погладил его кисть, Котенок во сне вздохнул, но не проснулся, только ресницы дрогнули, как будто их коснулся ветер. Его рука пошевелилась, переместилась ко мне на грудь и снова замерла. Я смотрел на нее — она была маленькая, с изящным тонким запястьем и красивыми пальцами. Миниатюрная ладонь, беззащитная, почти детская. Я подул на нее, пальцы едва заметно дрогнули. Ногти были подстрижены очень ровно, но не очень коротко, а на кончиках пальцев подушечки были алого цвета.

Я аккуратно и медленно приподнял его руку, переложил на кровать. Поднялся. Собственная нагота почему-то смущала, кожа в свете еще не наступившего утра выглядела серой, как у мертвеца. Я накинул рубашку на плечи, пошарил по столу в поисках сигарет. Пачка обнаружилась на полу, она была смята и сигареты имели вид поломанных вопросительных знаков. Я посмотрел на них, бросил пачку обратно. Котенок все также лежал, спиной ко мне, он закутался по шею в одеяло, поджав ноги, наверно, ночью он с непривычки замерз. Я погладил его по волосам, провел пальцем по бледному уху.

Малыш мой… Нежность затопила, плеснула теплой волной, оставив в глубине души крохотные щекотные песчинки. Мне захотелось прижать его к себе, так, чтоб не мог и пошевельнуться, поцеловать в лицо, ощутить снова его запах… Кажется, его запах остался и на мне — даже теперь, встав, я ощущал его, как ощущал запах моря. Но я не стал его будить. Пусть спит.

Бутылка вина стояла наполовину пустая, без пробки. Я вышел с ней на карниз, сел по привычке на корточки. Море безразлично встретило меня, плеснув ленивой волной по камням внизу. Рассвет уже коснулся его, хотя солнца по-прежнему не было видно — уже проявлялись светло-лазурные пятна, изредка видны были тени скользящих рыб. Вино выдохлось, теперь по вкусу оно напоминало простоявший слишком долго чуть сладковатый уксус. Я сделал несколько небольших глотков, прикрыв глаза, стал смотреть вниз. У самого маяка на волнах покачивалась стайка гребешков. Сонные еще птицы вяло копошились в перьях, поглядывая по сторонам мутным ленивым взглядом. С рассветом они поднимутся и полетят на поиски пищи.

«Что теперь, Линус?»

«А что еще может быть, Линус?»

«Доигрался. Наверно, скоро ты приучишь себя к мысли о том, что у тебя не было выбора.»

Ветер неожиданно рванул мою рубашку, она затрепетала на спине.

«Нет. Я в ответе за него.»

«Мы в ответе за тех, кого приручили, — вздохнул невидимый собеседник, — Это классика. Ты уничтожил его старую жизнь, даже не жизнь, а нечто большее. Ты убил того Котенка, который был раньше. Возврата нет, ты знаешь это?

Ты уверен, что ему нужна эта новая жизнь — та, которую ты собираешься ему дать?»

«Да. И я его не брошу. Теперь — не брошу. Если понадобится, отвезу на Герхан. Туда имперские судьи не дотянутся. Может быть… Черт.»

«Не обманывай себя. Ты так и остался сумасшедшим романтиком.»

«А ты — брюзгливым занудой».

Я представил себе его. Себя. Линуса-Два. Лицо в морщинах. Мое лицо! Уставший взгляд, серый как небо в предрассветный час, опустившиеся плечи. Навеки запертый в руинах родового замка, блуждающий по покоям призрак, бессильный выйти за их пределы. Трещины в стенах… Паутина. Остатки мраморной плитки, похожие на вставшую дыбом рыбью чешую. Мертвые провалы окон. И одинокий силуэт. Запертый навсегда.

«Ты опять делаешь вид, что ничего страшного не происходит».

«Все страшное уже позади, — отмахнулся я, — И только сейчас я начинаю понимать, что эти четыре года были потрачены не впустую.»

«Ты не имел права, друг Линус. Ты впутал мальчишку, в ту игру, из которой не можешь выпутаться сам. Сейчас тебе кажется, что все просто и ясно, но это лишь иллюзия. Не тащи его за собой на дно.»

«Раньше ты не очень-то переживал на его счет, а?»

«Раньше многое было… иначе».

«Мы заслужили кусочек счастья. Минутный. Нам обоим нужна пауза, нужна тишина. Мы нашли ее только вместе.»

«Это не тишина, это наркотический транс, — тяжело сказал собеседник, — Все вокруг кажется красивым и ярким. Но только до той поры, когда рассудок не проясняется. Ты серьезно думаешь, что это любовь? Что это то самое?..»

У Линуса-Два не было рук чтобы сделать подходящий жест, но я отлично представил его.

«Да.»

«Вздор, — рассердился он, — Я не узнаю тебя, друг. В тот момент, когда ты наконец научился понимать сам себя, тогда, когда у тебя наконец нашлись силы подступить к той черте, рядом с которой ты столько стоял… Стоило появится сопливому мальчишке с пухлыми щечками, как ты превращаешься в медузу. Ты опять позволил себе видеть то, что тебе хочется, а не то, что проиходит на самом деле? Очнись, друг Линус, очнись. Потом может быть поздно».

«Для чего поздно? — я пожал плечами. Хотя мог этого и не делать. Нет смысла в жестах, когда беседуешь сам с собой, — Мы оба смертники — и я и он. У нас не было впереди ничего, пока мы не набрались смелости заглянуть друг другу в глаза. Наверно, что-то мы там увидели… Может, кусочек нашего будущего — того, в которые мы уже не верили. Это просто шанс для нас, маленький шанс.»