Мария Чурсина - Хозяйка города

Потом Надя обессилела, и в полном молчании они просидели друг напротив друга, пока солнце не сделало полукруг над куполом.

— Можешь перевязать ногу, — произнёс Скрипач, не сводя с неё глаз — мраморное лицо белело в темноте. — Или что там делают люди?

Она отвела взгляд. Руки плохо слушались, и в глаза как будто кинули пригоршню песка. Надя закатала штанину, оторвала длинный лоскут от футболки. Ей повезло, что ткань и так оказалась изорвана, иначе бы ей ни за что не справиться.

Скрипач наблюдал. Кровь почти остановилась, но Надя всё равно перетянула ногу. Она долго возилась с повязкой, так легче было выдерживать его взгляд, но в конце концов пришлось опускать штанину. Его пристальное внимание делалось невыносимым, как будто в лоб ей был направлен лазерный прицел.

— Ты в самом деле хотела меня убить? — произнёс Скрипач, стоило ей поднять голову.

Надя прикусила губу. Они враги — это подразумевалось само собой. Наде в голову не пришло бы сомневаться. Но Скрипач заговорил тоном оскорблённого и преданного, и ей сделалось ещё страшнее.

— Отвечай.

— Разве ты не понял? — она повысила сорванный голос и зря — только зашлась кашлем.

— Я не сделал тебе ничего плохого! — загрохотал он в ответ.

Надя вжалась в колонну, закрывая голову руками. Повисла страшная тишина, в которой ей чудилось угрожающее шуршание проводов. Она ждала удара — не дождалась. Скрипач услышал в её молчании то, что собирался услышать. Признание вины.

— Уходи, — сказал он.

Надя долго не решалась поднять голову. Когда подняла, он всё так же сидел на груде битого камня. Сквозь треснувшие стёкла купола пробивался розоватый свет. Она шевельнулась, распрямляя занемевшую ногу — провода не обратили внимания.

— Убирайся прочь, — повторил Скрипач почти спокойно. Прогрохотал и затих вдалеке поезд. — Ты сама пришла. Я думал, мы с тобой… Убирайся.

— Что ты подумал? — переспросила Надя едва слышно.

Скрипач поднял лицо — теперь на бледной плоскости светились два глаза. Но может, это были солнечные блики из-под купола.

— Ты сама пришла! Выходит, ты меня обманула. Я надеялся, мы будем вместе. Ведь так принято у людей? Ты могла бы остаться со мной. Я уже почти верил тебе.

— Что? — Забыв о разодранном горле, она засмеялась и тут же пожалела об этом. Схватилась рукой за разодранное изнутри горло.

Он вскочил — и без того огромная фигура выросла вдвое, щупальца проводов ушли в темноту, так что весь полумрак вокруг Нади заволновался, как море.

— Убирайся.

Он её выпустил.

Не-мёртвое тело тряслось, как в лихорадке. Выбирая путь обратно, Надя вела рукой по стене, чтобы не заблудиться и не упасть. Человеческое в ней просыпалось толчками, и это было жутко не ко времени, потому что человеческий страх и боль только мешали. Она не могла больше видеть в темноте и сквозь стены. Оставалось искать путь ощупью.

Ноги ныли, и Наде казалось, что она едва движется. Провода под рукой вздрагивали и бились током, но вяло. Скрипач больше не наблюдал за ней. Он потерял к ней интерес.

Раз или два ей пришлось сесть на пол, чтобы не упасть без сознания. Коридоры ветвились и тянулись бесконечно долго, и когда впереди блеснул свет, Надя едва поверила удаче.

На поверхность её вывела широкая труба канализации на самой окраине города. Шлёпая по грязной воде, Надя выбралась под солнечный свет. Она стащила с головы капюшон, дёрнула вниз заржавевшую молнию и жадно втянула воздух. От внезапного приступа голода свело желудок.

Слишком много человеческого.

У дороги, на траве, расположилась тихая компания молодых людей — с едой. Рядом стояли две машины с распахнутыми дверцами. Надя втянула запах бензина, реки и смесь чужих одеколонов. Она села рядом, прямо на траву, собрав на себя все взгляды.

— Если не жалко. — Она потянулась к бутерброду, зажатому в руке одного из них.

Бутерброд ей отдали, и Надя проглотила его, едва успевая жевать. Желудок скрутило болью ещё раз — теперь из-за кома еды после долгой голодовки. Кровь отхлынула вниз, не оставив в голове ни одной мысли. Но в ногах появились силы.

— Спасибо.

— Возьми ещё, — предложил кто-то.

Она приняла второй бутерброд и, жуя, осмотрела себя — разорванную куртку и брюки, до бёдер заляпанные кровью и чёрной грязью. К горлу опять подкатил страх. Не выпуская из рук хлеб с сыром, она заплакала.

— У тебя есть, куда пойти? — спросил мужчина со спокойным и умным лицом. На вид он был гораздо старше остальных путников — те едва вступили в совершеннолетие.

— Я пойду в город. — Надя вытерла скупые слёзы — в ней осталось не так уж много человеческого, чтобы хватило на долгие рыдания.

— Все из города убегают, а она — в город, — хмыкнул он невесело. Остальные молчали, пока он говорил. — Там сегодня телебашня рухнула. По улицам эти бегают, в чёрной форме. В центре до сих пор трясёт, так что туда лучше не соваться. Мы сейчас радио включили — дали предупреждение сидеть по своим домам и не выходить без надобности. Короче, бежать отсюда пора.

Парни переглянулись, перебросились невнятными фразами.

— Я пойду в город, — повторила Надя, глядя на примятую траву. — Мне надо.

Если поисковики перешли к активным действиям, всё ещё хуже, чем она предполагала. Пока она бродила по коридорам подземки, пока искала выход наружу, Скрипач что-то успел натворить. А ей было необходимо сообщить людям, чтобы они не дали ему забраться на самое высокое в городе здание.

— Ну смотри, — вздохнул мужчина и сузил глаза. — Эй, налейте ей чаю из термоса что ли. Трясётся вся.

В её мир ехал последний пустой автобус. Стоя на остановке, Сабрина замёрзла и почти отчаялась. В такое время на улицах почти не оставалось людей, тем более — сегодня.

С утра прогремел взрыв — рухнула высотка университета. До окраин города ветер донёс запах гари и страшную белёсую пыль.

Трасса на выезде уже к обеду была забита машинами беженцев. Пробка сигналила, нервничала, кому-то помяли бампер, кому-то отшибли зеркало заднего вида. Но к вечеру всё рассосалось. Куда-то исчезли все птицы, бродячие собаки и дворовые коты. Вчера они были, сегодня их не стало.

Когда Сабрина вышла на вечернюю улицу, город показался ей необитаемым. Забытая тележка ютилась на пустой парковке у круглосуточного супермаркета. Ветер гонял туда-сюда обёртку от мороженного.

В стеклянной коробке-остановке было пусто. Вместе с полумраком на город опустился сырой холод. Сабрина надела капюшон, сунула руки в карманы и села ждать. По одной зажигались звёзды в том месте неба, которое раньше озаряла подсветка университета.

Поскрипывала дверь брошенного цветочного ларька. Розы в больших вазах грустно повесили головы. За всё это время мимо не проехало ни одной машины. Сабрина ни на что не надеялась — «на меня все эти штуки не действуют», — но отступить она тоже не могла. В тот мир вела только одна дорога.