Мария Чурсина - Хозяйка города

— Обещаю, — чуть хрипло отозвалась Надя. — Но я вернусь.

Сабрина подалась назад, вслепую касаясь её руки — холодной кожей к холодной коже. Человеческие прикосновения — к арматурному каркасу Надиного тела. Она судорожно втянула воздух и развернулась, так, чтобы видеть глаза.

— Нет. Я знаю, ты можешь не вернуться.

Надя сгорбилась, собирая на покрывале лунные искры. Она бы сохранила их во внутреннем кармане куртки, чтобы оттуда всегда исходило тепло. Слова не шли на язык — никакие.

— Ты ведь знаешь, пока ты меня ждёшь, я могу вернуться в мир живых, — сбиваясь, произнесла наконец Надя. — Пока кто-нибудь ждёт, ещё не всё потеряно.

Лунные искры сыпались из дрожащих рук, но она собрала все, до последней. Сабрина наблюдала, как будто в мире не осталось ничего, кроме скомканного покрывала и лунных искр.

— Я хотела бы отдать тебе всё своё тепло.

— Но тогда тебе самой ничего не останется, — слабо улыбнулась Надя.

Трамвайные пути заросли пастушьей сумкой и лебедой. На металлической ограде лежал толстый слой пыли — Надя случайно мазнула по нему рукавом и не сумела отряхнуться.

С тех пор, как она была здесь в последний раз — не так давно, — мост постарел на десятки лет. Местами бетонные плиты моста разошлись так сильно, что через разломы приходилось прыгать. Пёс легко перемахивал даже через самые широкие, Надя замирала на краю каждого и уговаривала себя не смотреть вниз. Проеденные ржавчиной рельсы иногда исчезали, и тогда она боялась потерять дорогу.

Существовал только один путь попасть в старый город, и этот путь был трамвайный.

— Только не сходи со шпал, — пробормотала она, — сойдёшь — ничего не выйдет.

Город мёртво молчал за их спинами. И хоть огни не горели, абсолютной темноты не было: серое небо отражалось в серой спокойной реке. Фонарные столбы вдоль путей время обскоблило до железобетонных остовов.

Когда высотки утонули в темноте позади них, вдалеке проступил другой берег. Туман лежал на голой набережной, как старая вата. Они добрались до разлома, рельсы в этом месте искорёжило, как будто они были из пластика. Надя остановилась и поднялась на цыпочки, вглядываясь в полумрак старого города.

— Я не слышу сирену, — сказала она. Пёс повернул к ней морду — человеческие глаза смотрели вопросительно. — Здесь её всегда слышно.

Пёс навострил уши. Его слух был, безусловно, лучше, чем Надин, вот только это не помогло. Другой берег не отозвался ни звуком, ни запахом.

— Все призраки спят, — сказала Надя Псу.

Они опять переглянулись и двинулись вперёд, ступая как можно тише, чтобы гравий не шуршал под ногами.

Из тумана проступили знакомые очертания старого берега: проломленная набережная и обломки металлических конструкций, и дальше — неровные ряды домов с погасшими окнами. Они появлялись из темноты один за другим.

Надя вглядывалась в туман у того места, где мост стыковался с берегом, и воображение рисовало три человеческие фигуры. Она успевала внутренне вздрогнуть, как силуэты рассеивались туманом или замирали погнутыми столбиками ограждения.

Навстречу им никто не вышел.

Впервые за несколько лет Надя ступила на набережную старого города. Время здесь всегда текло чуть медленнее, чем по ту сторону моста. За асфальтовой полосой возвышались неподвижные деревья. Надя прошла вдоль набережной, не рискуя слишком уходить от реки.

Пространство в старом городе иногда путалось, завязывалось узлами. Надя села на бетонный парапет в том месте, где он уцелел. Она позвала — сначала мысленным шёпотом, боясь нарушить мёртвое молчание старого города. Потом осмелела и крикнула громче — голос ушёл в пустоту, как будто камень упал в воду. Мгновение — и на поверхности не осталось даже кругов.

Никто не отозвался. В спину Наде дышал ледяной ветер. Она не так уж сильно боялась холода и темноты — гораздо меньше, чем люди, но Пёс тоже тревожился — переступал эфемерными лапами и не хотел, как раньше, ложиться у её ног.

Надя ждала — и вдруг в кромешной темноте правого берега зажёгся первый фонарь. Она напряглась, готовая бежать, и даже через переплетение веток разглядела: это был обычный фонарь — стеклянный шар с рыжей лампой внутри. Не блуждающий огонь, не волчий глаз, с которыми она боялась встретиться на мёртвых улицах.

Дальше, друг за другом, загорелись остальные бусины фонарей на ожерелье набережной. Надя спрыгнула на асфальтовую дорожку. Фонари приближались к ним, беря в плотное кольцо. Пёс отступил на напряжённых лапах, и прижал Надю к бетонной ограде.

Она обернулась, глянула вниз — в чёрной воде ничего не отражалось. Фонари подползли ещё на шаг и замерли, будто так бывает — три десятка фонарей на крошечном пятачке набережной.

— Идём, — выдохнула Надя. Ей стало жарко под ярким светом, кожу как будто закололо иголками.

На минуту она ощутила себя прозрачной, пронизанной их жёлтым светом, но они не преследовали. По протоптанной дорожке между деревьев она вышла к городу. Фонари не шевельнулись, не потянулись ближе. Надя проскользнула между двумя и снова окунулась в спокойную темноту.

Город больше не был мёртвым. Выбитые окна домов по-прежнему скалились кирпичными обломками, но запах уже изменился. Надя прислушалась и ощутила его дыхание. Прерывистое, слабое, оно всё-таки звучало, и краем глаза она увидела, как теплятся светом одинокие окна в мёртвых высотках.

Пёс тоже чуял новую жизнь — он обнюхивал асфальт и так увлёкся, что Надя едва успела остановить его.

— Не отходи далеко, пространство здесь комкается, как старая газета. Можно заблудиться.

Она подняла голову: на тёмном горизонте возвышалось здание старого университета. Точно такое же осталось по ту сторону моста, но там — голубая подсветка и отблески фонарных огней в стёклах. Здесь вокруг чёрной башни сгустилась темнота. Выше университетской крыши было только небо.

«Краем глаза», — вспомнила Надя и отвернулась. На предпоследнем этаже университета мелькнул слабый огонёк.

— Идём.

Пёс потрусил следом.

Фонари их больше не преследовали — но стоило Наде обернуться, и она различала далёкие отблески рыжего света то с одной, то с другой стороны. Фонари бесцельно блуждали по улицам, а ветер таскал по асфальту труху от прошлогодних листьев. Труха и пыль сплетались в силуэты. Однажды обнаружив их у себя за спиной, Надя старалась больше не оборачиваться.

— Вета, — прошептала она в гулкие холлы университета.

Из глубины чуть слышно отозвалось эхо. Надя постояла на первой ступеньке лестницы, собираясь с духом, и зашагала вверх.

В широких пролётах гулял ветер. Через разбитые окна она увидела весь старый город, до самой набережной. А дальше — за рекой — клубилась сплошная темнота, будто реального города не существовало вообще. Надя опустилась на корточки, пытаясь унять страх. Одной рукой упёрлась в стену.