Анатолий Махавкин - За дверью

Наташа повернула ко мне странно осунувшееся лицо.

— Здесь, — она помолчала, а потом закончила, — спокойно.

Я только пожал плечами и направился в сторону исповедальных кабинок, где уже несмело махал рукой купленный мною служка. Исповедальни — единственная вещь, которую Церковь Власи оставила, отделившись от Корийского Патриархата. Ну, нравится людям, когда им прощают грехи.

Внутри оказалось совершенно темно и лишь слабо светилось крошечное окошко, закрытое плотной шторкой. Именно за ней исповедник ожидал порцию любопытных историй от гостя, заглянувшего на святой огонёк.

— Во имя господа, — = донёсся до меня знакомый голос, — я слушаю тебя, брат мой.

— Я грешен, святой отец, — пробормотал я, с трудом удерживаясь от ухмылки, — в своей жизни я совершил много преступлений: убивал, уводил чужих жён и вёл беспутный образ жизни.

— Бог видит всё, — должно быть исповедник не сумел опознать тихий голос, — есть ли вещи, которых бы ты стыдился более остальных? Расскажи и я подумаю, хватит ли у господа милости вернуть тебя в свет.

— Однажды мой старый знакомый обратился ко мне за помощью, — чёрт, да в тесной кабинке даже присесть негде! — он собирался жениться, а его невеста находилась в крепости у графа, уж не помню, как того и звали. Так вот, граф намеревался трахнуть девчонку перед свадьбой…

Полог, закрывающий вход, отлетел в сторону и тёмная фигура стала на пороге исповедальни. Витя смотрел прямо на меня и его кулаки сжимались и разжимались. Нервничал наш святой отец.

— Подними капюшон, — скомандовал он и я послушно растворил материю, позволив настоятелю увидеть лицо, — странно, как я сразу не ощутил, какого из слуг нечистого занесло в святую обитель. Убирайся!

— А если нет? — я вышел наружу, вынудив его попятиться, — заставишь силой? Позовёшь братьев на помощь? Может сразу потребуешь у патрона поразить меня молнией?

— Зачем ты пришёл? — Виктор успел успокоиться, по крайней мере внешне и лишь глаза яростно сверкали на бледном лице, изрезанном глубокими морщинами, — тебе недостаточно уже сотворённого? Моей сломанной жизни и ещё сотни, если не тысячи таких же несчастных, лишённых твоей милостью любви, счастья да и жизни самой?! Кто ты такой, возомнивший себя наместником самого рока, наделённым правом решать чужие судьбы?

— Ух, ух, — я заслонился руками, — какая экспрессия! Святой отец, я просто заглянул проведать старого знакомого, поговорить о том, о сём…

— Мне не о чём говорить с отродьем нечистого, — Витя приложил ко лбу массивное изображение орла, висящее у него на груди, — а тебе нечего делать в святом месте. И тебе тоже, дочь греха.

Подошедшая Наташа очень странно посмотрела на священника и вдруг медленно опустилась на колени перед ним. Голова её опустилась, коснувшись пола и белые волосы рассыпались по тёмным доскам. Думая, что это какая-то шутка, я хотел отпустить остроту, но не успел.

— Я грешна, святой отец, — голос Наташи дрогнул, — и мои грехи не заслуживают прощения, но может быть, даже для такой, как я, найдётся толика божьего благословения. Прошу вас о милости и снисхождении

Виктор, открывший было рот для гневной отповеди, остановился, всматриваясь в коленопреклонённую девушку и вдруг по его морщинистому лицу прошла судорога. Священник всхлипнул и медленно возложил ладонь на склонённую голову. Потом посмотрел на меня.

— Если в тебе осталось хоть что-то человеческое — уходи, — тихо сказал он, — пожалуйста, не мешай.

Я угрюмо смотрел на эту картину: прекрасная девушка продолжала неподвижно стоять на коленях у ног седого священника. В дрожащем свете свечей их фигуры казались призрачными, точно я смотрел на парочку призраков. А луч солнца, прошедший через витражные стёкла крыши, прыгал по белоснежным волосам Наташи, превращая их в нимб святого.

Не зная, что сказать, я развернулся и ушёл.

— Ну и? Ты обрела спасение? — не глядя на девушку, я перебирал струны, оценивая тоскливые звуки, расползающиеся по тёмным углам комнаты, — святому отцу удалось вырвать твою душу из лап нечистого? Должно быть, он простил тебе все твои прегрешения и отпустил грешить дальше. Святые отцы они такие.

— Я попросила тебя спеть или сыграть какую-нибудь новую вещь, — Наташа напрочь проигнорировала мою ироничную риторику, — но всё это я уже слышала раньше, причём, не один раз. Похоже за последние несколько лет тебе не удалось сочинить ничего. Не задумывался, почему?

Да, это оказалось весьма болезненным ударом по самолюбию. Я попытался припомнить какую-нибудь песню, сочинённую недавно, пусть даже пошлую, из кабацких куплетов.

— Ты не появляешься несколько лет, — вскипая выдохнул я, — а потом тебя приносит посреди ночи и я вынужден выпроваживать девчонку, с которой намеревался хорошо перепихнуться. Ты ломаешь мне планы, а теперь ещё и упрекаешь в творческом застое? Какого ты знаешь о сочинительстве?! Наташа, не пошла бы ты к дьяволу!

— Вот я и пришла, — она пожала плечами и поднялась, — не продолжай. Не стоит посылать меня в ад, он и так постоянно со мной. Внутри.

Пытаясь сообразить, в чём смысл сказанного, я вдруг вспомнил.

— Постой. Слушай. Ольга недавно попросила сочинить колыбельную для детей, которых она находит на улицах.

Уже приоткрыв входную дверь, Наташа остановилась и пристально уставилась на меня слабо светящимися огоньками глаз.

— Ты написал колыбельную для умирающих одиноких детей, которую станет петь им Ольга, перед тем, как убить, — глаза девушки ослепительно вспыхнули, — ну и что же чувствовал, когда сочинял ЭТУ песню?

Больше я её не видел до того самого дня, когда Галя с глазами напоминающими по размеру плошки, ворвалась в мою комнату и схватив за руку, потащила наружу. Пока мы неслись по коридорам дворца, я пытался добиться вразумительного ответа, но на все мои удивлённые вопросы девушка хлопала ресницами и невнятно бормотала о несчастье, приключившемся с Натой. Что-то случилось, вот и всё.

Нет, я мог догадываться. До меня уже успели дойти настойчивые слухи о последних странностях Королевы. Ната пыталась завязать с употреблением людей или хотя бы ограничить себя. Уменьшала рацион, не допивая до конца, но человек всё равно умирал, причём испытывая мучения, несопоставимые с обычным питанием. Ната не сдавалась и вместе с Ильёй ловила молнии, привязывая проволоку к воздушным змеям. Мощные стихийные заряды не приносили ей вреда, но и не насыщали, как надеялся Илюха.