Роберт Говард - Конан, варвар из Киммерии

Зароно выругался, но тут же собрался с мыслями. Занятые прокладкой пути через заросли, люди еще ничего не замечали. Зароно сделал знак Менкара держать язык за зубами и пошел за отрядом. Но чувство, что за ними наблюдают, не прошло.

К полудню корсары достигли цели. К своему удивлению, пробившись через плотные заросли, они оказались на открытом месте. Джунгли неожиданно закончились, как будто боясь пересечь невидимую границу. За этим барьером почва была ровная и песчаная, взрастившая жалкие кустики чахлой, бледной и бесцветной травы. Менкара и Зароно обменялись многозначительными взглядами.

В центре этой мертвой зоны возвышалось таинственное строение, от которого они пришли в восхищение. Зароно не мог угадать его назначение: оно с одинаковым успехом могло быть и гробницей, и храмом, и хранилищем. Это было тяжелое квадратное здание из грубого, необработанного камня, которое поглощало весь падавший на него свет.

Строение грубой кубической формы, но его поверхность была не просто квадратами, а состояла из множества плоскостей и изгибов неправильной формы, ориентированных в самых различных направлениях. Все было так, как если бы каждую часть проектировал свой архитектор или здание было составлено из обломков других построек, собранных наугад в разное время и в разных странах.

Такого стиля он не встречал никогда за свои долгие странствия. Казалось, что строители следовали некой нечеловеческой геометрии — некоему неземному канону в пропорциях и проекте.

Черный храм — если это был храм — высился перед ними в призрачном свете. Зароно почувствовал ледяное прикосновение ужаса, никогда прежде не испытанное. Атмосфера страха, излучаемая черным строением, охватила этого головореза со стальными нервами. Мигая, он смотрел на него, стараясь отыскать источник этого ужаса, который сдавил ему грудь и сжал сердце.

Серое лицо Менкара было покрыто капельками пота. Он прошептал, как бы про себя.

— Все так, как я и думал. Здесь справляли ритуал З’фоума. — Он содрогнулся. — Я не слышал, чтобы этот темный культ возвращался за последние три тысячи лет…

— Что ты там бормочешь, желтая собака, — заорал Зароно, разозлившись от страха.

Широко открытыми глазами стигиец посмотрел на него.

— Защитное заклинание, — прошептал он. — Большой силы. Если бы какой-нибудь глупец вздумал войти в пределы храма без контрзаклинания, его присутствие разбудило бы то, что спит внутри.

— Ну? Ты знаешь такое контрзаклинание?

— Слава отцу Сету, знаю. Мало известно о пра-людях, змее-человеках Валусии. Но из того малого, что мне известно, я могу составить контрзаклинание, но не могу сделать его действие долгим.

— Достаточно долгим, чтобы очистить эту гробницу, я надеюсь, — сказал Зароно. — Сделай все, что можешь.

— Тогда идите в лес, вы и ваши люди, и отвернитесь от меня, — сказал Менкара.

Зароно увел своих корсаров в лес, где они встали спинами к открытому пространству, сбившись в кучу. Они слышали, как Менкара произносил слова на неизвестном языке. Что он делал еще, они не знали. Голос мага казался эхом других, нечеловеческих голосов, которые говорили сухим, скрипящим тоном, как будто его гортань не была приспособлена для человеческой речи. Земля слегка дрожала, и свет слабел, как будто облако закрывало солнце…

Наконец Менкара слабым голосом сказал:

— Идите!

Зароно нашел, что стигиец выглядит постаревшим и усталым.

— Спешите, — пробормотал Менкара, — контрзаклинание не действует долго.

Бледные и в поту, Менкара и Зароно вошли в храм. Внутри было мало света, и лишь немного проникало через открытые порталы, а черные грубые камни поглощали этот свет без отражения.

В дальнем конце комнаты неправильной формы возвышался огромный черный алтарь, и на его вершине стоял идол из серого камня. В идоле сочетались черты человека и жабы, с ясно подчеркнутыми мужскими чертами. Жабоподобный, с мерзкой бородавчатой кожей, восседал он на вершине алтаря. Беззубый рот идола был слегка открыт в бессмысленной улыбке. Надо ртом пара отверстий соответствовала ноздрям, и над ними семь круглых камешков, вставленных в ряд, соответствовали глазам. Семь камней слабо отражали свет, падающий с портала.

Содрогнувшись от ужаса, излучаемого идолом, Зароно отвел глаза. Перед алтарем лежали две небольшие сумки из старой кожи. Одна была разорвана сбоку, и сверкающий поток камней вытек из нее, бросая роскошные отблески на каменные стены, сверкая в полумраке, как проглянувшее через покров облаков созвездие.

Под сумками с алмазами лежала огромная книга с переплетом из шкуры рептилии и бронзовыми застежками, позеленевшими от старости. Размеры рептилии, кожа которой служила переплетом, были таковы, что на Земле у нее не нашлось бы врагов.

Два человека молча обменялись торжествующими взглядами. Зароно осторожно, чтобы не просыпалось ни одного камня, поднял разорванную сумку. Взяв ее под мышку, он свободной рукой поднял вторую сумку. Менкара тем временем склонился над книгой, поднял ее и прижал к груди. Его костлявое лицо пылало, а глаза выражали странный, дикий экстаз. Не произнося ни слова и не обернувшись назад, они выскочили из храма, пересекли открытое место и присоединились к корсарам, в страхе ожидавшим их на краю джунглей.

— Обратно на корабль, и как можно скорее! — сказал Зароно.

Все бросились назад по прорубленной ранее просеке, с радостью оставив позади хранилище древнего ужаса, стремясь вдохнуть чистого воздуха моря.

После перенесенных ужасов и гнева принцесса Чабела немного успокоилась. Она не знала, почему вассал Зароно выступил против своего повелителя и уничтожил королевскую яхту и зачем корсар взял ее в плен.

Зароно запер ее в маленькой каюте, связав ей руки за спиной шелковым шарфом. Прозрачный алый шелк, казалось, совсем не подходил к этой цели, но Зароно научился у странствующего вендхийского менялы вязать такие узлы, которые не поддавались и самым ловким пальцам, а алая ткань, при всей своей легкости, оказалась прочной. В обеденное время Зароно сам пришел в каюту и развязал руки, но потом снова связал.

Чабела носила за поясом маленький ножичек. У высокородных зингаранских женщин был обычай носить при себе такие лезвия, чтобы покончить с собой, если не удастся спасти честь.

Находчивая девушка приложила немало усилий, достала нож, вставила его ручку в щель между иллюминатором и подоконником, обнажила лезвие и, встав спиной, прижала запястье к лезвию.

Задача была трудной, поскольку она не видела за спиной на таком близком расстоянии; время от времени болезненное прикосновение острой стали обжигало кожу. И до того, как она разрезала шелк, ее запястья были скользкими от крови. Но наконец руки освободились.