Роберт Говард - Конан, варвар из Киммерии

Конан увидел перед собой широкий портик дворца. Пока он поднимался по широким ступеням, он заметил, что здание хорошо сохранилось.

Тонкие стены и массивные колонны казались слишком могучими, чтобы осыпаться под ударами времени. Тишина висела над заброшенным городом.

Конан прошел в широкий, высокий зал с колоннами, между которыми были своды с зиявшими дырками от сгнивших дверей. Он пересек его в темноте и прошел через двухстворчатые двери, которые были частично открыты, хотя они могли стоять так века. Он оказался в огромном куполообразном помещении, которое должно было служить как приемная королей Алкменона.

Зал имел восьмиугольную форму, стены его постепенно переходили в купол, через который в зал вливалось много света. Сияющий купол Алкменона не был небылицей. В дальнем углу у стены было возвышение с широкими лазурными ступенями. На этом возвышении стояло кресло массивных размеров с украшенными орнаментом подлокотниками и высокой спинкой, которая, без сомнения, поддерживала балдахин из золотой ткани. Глаза Конана сияли. Это был золотой трон Алкменона, упоминавшийся в древней легенде.

Он на глаз прикинул его вес. Это само по себе было удачей, если, конечно, удастся его унести. Это богатство разожгло его воображение и пробудило в нем азарт. Он уже представлял, как руки его погружаются в рубины, опалы и сапфиры, о которых он слышал на базарах Кешана.

За троном располагалась золотая дверь, за ней размещались два помещения, разделенных между собой стеной. В меньшее из них, альков, свет едва проникал из тронного зала. Большее, благодаря ажурным перекрытиям потолка, освещалось чуть лучше. В полумраке в глубине этого помещения Конан разглядел постамент из слоновой кости, на котором лежало безжизненно-алебастровое женское тело. Это была Илайя.

Как утверждали жрецы Кешана, колдовство древних сохранило тело принцессы нетленным. Каждый предмет одежды был нетронут. Конан нахмурился. Странное беспокойство охватило его. Чары, которые предохраняли тело, не должны были бы действовать на одежду, и все же они действовали. Нагрудная накидка, украшенная драгоценностями, золоченые сандалии, короткая шелковая юбка, поддерживаемая драгоценным поясом, не были разрушены.

Илайя была прекрасной даже после смерти. В ней было что-то демоническое.

Конан стоял, скептически смотря на нее, а затем стукнул мечом по постаменту. Ему пришло в голову, что именно под ним хранятся сокровища, но отзвук был глухим. Конан повернулся и с некоторой нерешительностью обошел помещение. Куда же ему надо пойти теперь, когда в его распоряжении огромное количество времени?

Конан начал склоняться к мысли, что разумней всего дождаться жрецов и, скрытно наблюдая за ними, выйти на сокровища.

Хорошо зная Тхутмекри, Конан был уверен, что мошенник подкупил верховного жреца и что все паломничество — уловка. Тхутмекри необходимо было вынудить короля к союзу с Зимбабве, а потом с помощью Горулги найти сокровище. Киммериец был убежден, что, заполучив Зубы Гуахаура, Тхутмекри бесследно исчезнет на пути в Зимбабве.

Было в этом замысле Тхутмекри всего одно звено, непонятное Конану. Что могло стать взяткой для Горулги, у которого под рукой было величайшее сокровище мира.

Конан знал, что Горулга поступит по разработанному совместно с Тхутмекри плану, вне зависимости от прорицаний оракула.

Опасаясь, что Илайя может выдать жрецам его присутствие во дворце, киммериец предпринял последнюю попытку разыскать сокровище самостоятельно.

Он прошел в тронный зал и обхватил трон. Он был тяжел, но Конан смог приподнять его. Пол под троном был цельным. Конан решил тщательно осмотреть альков. Он начал старательно простукивать стены и вскоре обнаружил пустоты. Присмотревшись более внимательно к этому участку стены, он увидел между мраморными панелями щель, гораздо большую, чем в других местах.

Он вставил в щель острие кинжала и надавил. Панель отошла в сторону, обнаружив пустую нишу в стене. Конан разочарованно выругался. На всякий случай он по пояс пролез в нишу и стал ощупывать ее стенки. Примерно на уровне головы в стене, разделявшей альков и помещение оракула, он обнаружил систему отверстий.

Конан ухмыльнулся, так как эта находка объясняла тайну оракула. Горулга должен был посадить сюда одного из своих людей, чтобы тот говорил через отверстия, а доверчивые зрители считали бы, что это настоящий голос Илайи.

Конан вспомнил о взятом у мумии пергаменте. Он осторожно развернул сверток, который едва не развалился, треснув во многих местах.

Киммериец задумался над тусклыми знаками, которыми был покрыт пергамент.

В своих приключениях и скитаниях по миру Конан получил массу поверхностных сведений в части разговорной речи и чтения на многих языках. Ученые удивились бы лингвистическим способностям киммерийца.

Знание языков спасло ему жизнь во многих переделках.

Знаки на пергаменте, хотя и были знакомы Конану, не поддавались расшифровке. Это были символы вышедшего из употребления языка. Киммериец нашел повторяющуюся фразу, которую он понял. Это было имя: Иакин. Он сделал вывод, что так звали писавшего, который пришел в Алкменон издалека.

Конан понял, что слуги захоронили Иакина в нише на скале, выполняя его последнюю волю.

Иакин не упоминался ни в одной из известных Конану легенд об Алкменоне. Это приводило к мысли, что он пришел в столицу после того, как жители ушли из нее. Киммериец также был убежден, что мумии более ста лет. Следовательно, Иакин появился еще до того, как жрецы приходили в Алкменон в последний раз, чтобы поклониться мертвой Илайе.

Почему человек жил в покинутом городе и куда ушли его слуги после смерти хозяйки? Конан пожал плечами, затем бережно свернул пергамент и засунул его за пазуху.

В этот момент тишину разорвал резкий звон большого гонга. Звук еще не стих, а Конан с мечом в руке уже пристально вглядывался в коридор, откуда он лился. Заговоривший гонг был очевидным доказательством присутствия человека во дворце.

Конан всегда действовал напрямик. Вместо того чтобы спрятаться или уйти в противоположном направлении, как сделал бы обычный человек, он побежал по коридору в направлении звука. Его сандалии не производили шума, глаза сузились, губы сжались. Первобытная решимость проснулась в нем при возникновении опасности.

Вскоре коридор вывел его в маленький открытый дворик, ограниченный несколькими арками. В одной из них висел позолоченный гонг, а рядом лежал латунный молоток, нигде не было никаких следов человека.

Конан притаился в одной из арок, но его терпение быстро истощилось, и он подошел к гонгу.

Ноздри киммерийца расширились, как у дикого зверя, он уловил очень слабый, но знакомый запах.