Джефферсон Свайкеффер - Паутина будущего

Стенелеос не дал ответа. Мэддок, особенно и не ожидавший его, склонился еще ниже над холодной и мокрой полуночной травой? Делать было нечего, и Мэддок, осторожно взяв за уголки очередной кусочек бессмертной ткани, начал остужать его. Яркий огонь обжигал пальцы, но Мэддок уже находил некоторое утешение в том, что помогал злой душе успокоиться.

Времени прошло значительно больше, чем отведено для ночи. В этом Мэддок был уверен. Получалось, что в течение нескольких часов они охладили настолько много ткани, что реально для этого потребовалась бы неделя. Наверное, Стенелеос Магус LXIV остановил солнце; эдакий полуночный Иисус, задержавший ночь над землей. Но, так или иначе, работа была наконец завершена. Аккуратно, словно носовые платки породистых аристократов, уложенные квадратики ткани вдруг бесследно исчезли, будто по мановению руки какого-то фокусника.

Стенелеос поднялся. Мэддок тоже встал.

Время пришло. В тусклом свечении влажного тумана был виден только огромный силуэт Стенелеоса. Мэддок тоже ощущал себя скорее тенью, чем человеком из плоти и крови. Они оба, не двигаясь, ждали чего-то, не растворяясь полностью в ночи.

Послышалось шуршание и шлепанье по мокрой черной траве чьих-то шагов, поднимающихся вверх по склону холма. Мэддок знал, что если он будет молчать, то шаги пройдут мимо. Однако он заговорил.

— Валентин… это ты?

— Си. — Валентин вышел из темноты, держа в руке свой маленький факел. — Я подумал, что ты уже готов продолжить путь.

Мэддок кивнул. Этот человек казался ему таким маленьким, хрупким и болезненным. Но сейчас он будто набрался свежих сил. В его глазах, отражавших свет факела, больше не было страха. Он обнаружил в себе самом твердое ядро надежды, надежную ось, вокруг которой вращалась и будет вращаться его жизнь.

— Я хочу чуть-чуть спросить у тебя, — начал медленно Валентин, делая паузы не столько от смущения, сколько из желания правильно подобрать слова. — Когда наступит следующий день, век уже будет другой. Я уже буду умершим. Все, кто сейчас вокруг нас, будут умершими. Так же как все, кого я знал позавчера, в прошлом веке. Я хочу, чтобы ты помнил.

Мэддок кивнул:

— Я буду помнить тебя, Валентин.

Валентин покачал головой:

— Нет. Не меня. Я прошу тебя помнить о том, с кем ты никогда не встречался. Франсуа Шаврот — черт возьми, я неправильно произношу это имя. — Видимость спокойствия слетела с него, и он яростно топнул ногой по траве. — Проклятый французский язык! Предательский язык, я бы предпочел иметь во рту двух змей, чем одно французское слово!

Они с Мэддоком посмотрели друг на друга, словно два слепых от рождения человека, которые только что прозрели. Они стояли неподвижно и смотрели, не зная, смеяться ли им или молчать. Из уважения к темноте ночи, а также к Стенелеосу Магусу LXIV, черная фигура которого застыла в ожидании поодаль от огня, они предпочли сохранить тишину, установившуюся вокруг.

Мэддок заговорил первым. Он почти прошептал:

— Я буду помнить это имя — Франсуа Шаврот. Но… — И тут он вспомнил: — Гугенот, который пришел к тебе из предшествующего твоему века! Он помог тебе переправить людей в безопасное место.

— Да. Ибо я жив, и моя жизнь и судьба пока еще принадлежат мне. А он умер, и ты должен сохранить его имя.

— Я сделаю это.

Валентин слабо улыбнулся, потом быстро ушел, и Мэддок понял, почему он так торопился. Ирландец сделал шаг во вновь наступившей темноте и оказался прямо перед Стенелеосом Магусом LXIV.

— Мне, кажется, предстоит совершить новое путешествие. Только… как это будет выглядеть? Мы пойдем по воздушному коридору, сплетенному из белой паутины? Или нырнем под землю, словно купаясь в теплом пруду? Или еще какой тоннель ведет прямо в грядущие года?

— Дом из паутины — это место всех мест. Это не время.

Стенелеос спокойно старался объяснить то, что объяснить было невозможно. Он словно рассказывал ребенку о часах, звездах, облаках или о дальних странах, где живут храбрые люди.

— Как же мы доберемся до будущего?

— На каждый путь, тебе известный, приходятся два, о которых ты не знаешь, — получил Мэддок неопределенный и, естественно, не удовлетворивший его ответ.

Стенелеос протянул руки, расставив в стороны свои толстые неуклюжие пальцы. Мэддок почувствовал, как во тьме ночи накапливается огромная энергия. Через мгновение он увидел то, от чего едва не сошел с ума.

Пространство, вещи и предметы, среди которых он жил, были не более чем рисунком, нанесенным тонким слоем на поверхности реальности. Стенелеос ловко и умело раздвигая в стороны шторы бытия и, пройдя вперед, закрывал их за собой, со знанием дела находя входы и выходы. Огромный валун, казавшийся твердым с одной стороны, оказывался легкой полой раковиной — с другой. Твердые породы казались таковыми людям с молотом и буром, всегда готовым проложить в них железнодорожные тоннели, но те, кто умели смотреть, видели, что каждый дюйм любой скалы пересекают тысячи тоннелей.

Но тоннели и скалы, занавесы и театры — все эти идеи не представляли в глазах Мэддока реальной угрозы. Его чувство юмора позволило Мэддоку оценить мысль о том, что мир носит маску. Ведь люди носят маски, не так ли? Орехи с толстой скорлупой, яйца, книги, а также лица мужчин и женщин — все это были фасады, за которыми были спрятаны истинные сокровища.

Но время?

Время не суетилось. Оно не тикало. Оно не крутилось, словно машинный вал на фабрике, и не жужжало, словно рассерженная летящая пчела.

Время разрешало существовать и тому, что было на поверхности реальности, и тому, что скрывалось за этой поверхностью. Когда время истекало, видимая человеком реальность исчезала.

Потрясенный и окаменевший, Мэддок смотрел на то, как в полуосвещенной волшебной стране, находящейся за пределами времени, все, что он когда-либо знал, превращалось в яркий золотистый песок. Огромное, широко раскинувшееся дерево, около которого он стоял, казалось вечным и неподвластным времени. С точки зрения дровосека этот дуб мог пережить его на столетия.

Теперь же перед взором Мэддока дерево рухнуло, превратившись в гравий, в пепел, в мельчайшие, словно математические точки, сверкающие желтые крупинки.

Окружающие его холмы сплющились. Мокрая и цепляющаяся за ноги трава тоже распалась, не оставив даже пятнышка на штанах Мэддока. Распалась и почва под его ногами, пока наконец и вся земля в одно мгновение превратилась в ничто.

Подул ветер, а точнее, тайфун, которого Мэддок даже не мог себе вообразить. От его порывов весь мир разлетелся на мелкие части, словно одуванчик от дуновения ребенка. Луна в небесах печально вспыхнула и тоже начала увядать. Из нее посыпались искры, и через мгновения она исчезла.