Людмила Астахова - Знающий не говорит. Тетралогия

– Вряд ли в Фэйре есть кому-нибудь дело до меня. Но у меня найдется несколько мыслей о том, как выбраться отсюда без посторонней помощи. Кроме твоей, разумеется.

На непроницаемом лице чистокровного эльфа появилась слабая, но доброжелательная улыбка. Довольно неожиданная, но показавшаяся хатамитке удивительно приятной.

Менее всего она надеялась на чью-то помощь в самой страшной темнице Великой степи. С тех пор, как не стало Хэйбора, она никому не доверяла. Даже хатамитки, клявшиеся на крови, оказавшись перед выбором, пожертвовали ее жизнью. Только эльф-узник, прикованный к стене на дне ямы, протянул девушке руку помощи. Он был веселый и свирепый, как дикий зверь, отчаянный, как тысяча аймолайских пиратов, и, совершенно не по-эльфийски, не скованный жестким кодексом чести. Джасс еще не знала, из какого рода он происходит. Обо всем ей стало известно несколько позже. Гораздо позднее того, как сама поведала эльфу историю всей своей жизни, начиная от самых ранних воспоминаний и заканчивая разговором с владыкой Сигирином.

– Я должен выбраться отсюда. Любой ценой. И ты мне поможешь, а я помогу тебе, – сказал Ярим однажды ночью, когда она лежала на его тюфяке, едва сдерживая слезы, и сказал это так, словно их спасение было лишь делом времени. – Ты не должна впадать в отчаяние, пока ты рядом со мной, а не на Огненном Круге. И даже там остается немного надежды.

– Я уже не верю, Ярим, – вздохнула девушка.

Он осторожно погладил ее по грязным всклокоченным волосам, стараясь утешить, как мог.

– Ты должна верить, маленькая женщина, потому что у твоих сородичей верить получается лучше всего. Просто верь мне и себе. Договорились?

– Договорились.

– А теперь спи спокойно, когда придет твоя очередь сторожить, я тебя разбужу, – приказал Ярим тоном, исключающим возражения.

Но он нарушил свое слово и разбудил ее много раньше. На то был повод.

– Припомни, может быть, в этом городе у тебя есть хоть кто-то знакомый? – попросил Ярим.

Джасс не на шутку задумалась. В Хисаре она бывала от силы два-три раза, и никогда – в одиночестве. Рядом находились старшие Сестры, бдительно следившие за тем, куда, на кого и почему смотрит их подопечная. Ей никогда в Хатами особенно не доверяли, помня о том, что девушку воспитали чужаки и, сколь бы умело ни владела она мечом, какие бы клятвы ни приносила пред ликом Великой Пестрой Матери, она только по имени хатамитка. Чего же удивляться, что ее жизнью распорядились, словно разменной монетой? Кроме старухи-адептки, представляющей в Хисаре Священное сестринство, она никого и знать не могла. Разве только…

– Разве только Саган – телохранитель владыки Сигирина… – несмело предположила Джасс. – Он эрмидэец. Почти соотечественник. По-моему, он мне сочувствовал.

– Эрмидэец? Это такой русоволосый высокий парень?

– Да.

– Тогда напиши ему записку.

Джасс недоверчиво хмыкнула. Она-то писать-читать умела, в храме училась, а вот знает ли грамоту господин Кевир Саган, это большой вопрос. Обычно рубакам хватает выучить, как пишется на общем собственное имя, чтоб ставить крестик против него при получении жалованья.

– Будем молиться Пестрой Матери, чтоб эрмидэец оказался грамотным.

– Очень верная мысль, Джасс, – согласился эльф. – Молись как следует.

– А как ты передашь записку?

– Не твоя забота, маленькая женщина.

– Бьен-Бъяр, говоришь, – мрачно пробормотал Тор. – Ну-ну. У нас к нему тоже свой счет, и немаленький.

– У всех в степи есть счет к Волку, – кивнула Джасс.

– Это ты верно заметила. И выходит, что нам по пути.

Когда-то Дгелт был лишь большим оазисом, в котором останавливались караваны, находя тень под сенью пышных пальм и, самое главное, драгоценную питьевую воду. Целое озеро чистейшей воды стало главным богатством большой семьи аймолайцев, бежавших от эпидемии чумы. За столетие стоянка из десятка палаток превратилась в целый город из белоснежных домиков и рукотворных садов, а в центре оазиса вырос небольшой, но красивый дворец правителя – падшха. Но ланга остановилась, разумеется, не в нем. Небольшой постоялый двор на окраине вполне подходил и для лангеров, и для беглецов из прекрасного Хисара. Большой задний двор, предназначенный для содержания верблюдов, лошадей и буйволов, пустовал, и хозяин постоялого двора несказанно обрадовался, получив постояльцев в самый разгар мертвого сезона. Но цену попытался заломить несусветную. Правда, это было до того, как у него состоялся короткий, но содержательный разговор лично с Альсом.

Джасс сразу заприметила и колодец, и длинную поилку для животных – как раз то что нужно. О ваннах или купальнях в Дгелте известно было лишь понаслышке. А большинство местных уроженцев полагали купания придурью сумасшедших чужестранцев, не ведающих истинной ценности воды. Поэтому, когда Джасс разделась догола и заставила хозяйскую рабыню поливать себя из ведра, посмотреть на зрелище сбежалась вся челядь таверны. Бывшая хатамитка изо всех сил терла себя измочаленным кусочком мыла и не обращала никакого внимания ни на мужчин, ни на женщин. В Хатами нагота порой была более распространена, чем одежда, а за семь лет можно привыкнуть буквально ко всему. Ради такого наслаждения можно потерпеть и возмущенный визг женщин, и пристальные взгляды мужчин.

– Она что, издевается? – поинтересовался Пард, что есть силы дергая себя за бороду. – Можно подумать, тут голуби собрались, а не мужики, которые с весны живой бабы не видели.

– Не обращай внимания, – сочувственно предложил Сийгин. – Тебе же не пятнадцать лет, человече.

– Нет, но так же нельзя! Что она себе думает? – бурчал себе под нос Пард.

– Ничего она не думает. Просто смывает грязь, а ты таращишься на нее, как нецелованный отрок, – сказал Торвардин и демонстративно отвернулся.

Все знали, что отношение тангара к женщинам отличалось большой щепетильностью. На всем белом свете, пожалуй, не нашлось бы ни одной дамы, которая могла бы пожаловаться на грубость и невнимание с его стороны. Впрочем, таковы были тангары испокон веков, и никто не удивлялся. И никто никогда не слышал о насильнике тангарского племени. Такового просто быть не могло.

Мэд Малаган с Унанки устроили настоящее состязание, кто даст наиболее красочное описание прелестей женщины и наиболее интересное их применение. Делали они это в основном для того, чтобы заставить Тора краснеть и хмуриться, заключив предварительно пари с орком на время, по истечении которого тангар полезет в драку. От их россказней даже беленые стены могли стать пунцовыми, благо и фантазии, и опыта им обоим было не занимать.

Ириен молча взирал на все это безобразие, не смущаясь и не возмущаясь. Голод и лишения в темнице должны были стесать часть плоти, но женщина не выглядела слишком тощей. Под бледной кожей, лишенной всякого загара, имелись мускулы, вполне развитые, но не чрезмерно, как у других хатамиток. Единственный, хорошо заметный шрам тянулся с внутренней стороны бедра от колена почти к самому паху. Тонкий и ровный, как бывает от удара узким аймолайским мечом. У самого Ириена имелся подобный, но на плече. Крупные артерии чудом оказались незадеты, иначе от такой раны человек очень быстро истекал кровью. Когда-то девушке крупно повезло.