Александр Меньшиков - В краю молчаливого эха

— То есть? — мой приятель съёжился. В его глазах явно проглядывалась мысль: «Эка Бора потянуло!»

— Растение… дерево, тянется к солнцу, к свету. Оно питается соками земли. Пьёт дождевую воду. А мы? Люди? К какому «солнцу» тянемся мы?

— К Сарну? — неуверенно сказал Первосвет.

— К Сарну? А где он этот Сарн? Отчего не спешит нам на помощь? Наверное, от того, что нет никакого бога Света! Или… что хуже… ему вообще насрать на нас. Подумаешь, бегают себе «мурахи» на остатках Сарнаута. Ну и хрен с ними!

Первосвет, как мне показалось, вдруг сжался в комок и вообще умолк. Испугался.

Покончив с едой, да ещё «выплеснув» из себя накипевшее, я стал чувствовать себя чуть лучше. Ей-ей!

Вышли вон из уютного погребка. Туман на улице чуть развеялся. Мы чуток постояли, перекинулись парочкой фраз.

— Ну? — вскинул брови нетерпеливый Первосвет. — Пойдём?

— Давай… в приказ, так в приказ.

Вскоре покинули эльфийский квартал и вступили на грязные столичные улочки. Вот и Малая Рыночная площадь осталась позади. Суета, толока, а с ними шум и гам разом стихли. Паутина узких улочек и переулков затягивала нас с Первосветом всё дальше.

— Ну, тут и туман! — ворчал гигант. — Как молоко. Везде развеялся, а здесь…

— Это ничего, — отговаривался я.

Мне сейчас было не до погодных перипетий. Уткнувшись взглядом в серые скользкие от влаги камни, я вновь обдумывал свои дальнейшие действия.

Скоро нам ехать в Темноводье. А там, судя по всему, придётся не сладко. Что мы имеем? Так называемую «кватохскую кашу»? Н-да, её просто так не осилишь.

Я попытался вновь разобраться в происходящих событиях.

Всем известно, что главный аллод Лиги состоял из трёх частей: Светолесья, Сиверии и Темноводья. Меж собой все эти территории разделялись громадной горной цепью. А именно — Зуреньским Серпом, острый конец которого начинался далеко на западе за Гадючьем плато. Его «лезвие» проходило как раз между Светолесьем и Темноводьем, и заканчивалось за Озёрным урочищем, отделяя от столичного аллода древнюю Сиверию.

Попасть в бывшие земли Валиров можно было двумя способами. Первый, весьма проблематичный, особенно в зимнее время — это трудно проходимые горные тропы, чреватые камнепадами, провалами, буйными ветрами и прочими не очень приятными штуками. Второй же — несколько длинный, но широкий и удобный природный тоннель, пролегающий сквозь горы. Начинался он в Светолесье сразу за Смоляным бором и оканчивался у Чистецкого Выпаса — большой болотистой низины на противоположном склоне. Сразу на выходе на пологих лесистых склонах расположилась Погостовая Яма. Сначала, как застава, а теперь, как крупный торговый центр, к которому сходились дороги и Светолесья, и Темноводья.

Население Погостовой Ямы, как в прочем и прилегающих немногочисленных хуторков восточного склона Зуреньского Серпа (или, как его прозывали меж собой местные жители — Гурянськэй терен), говорили на весьма забавном языке. Будучи искони потомками и канийцев, и зуреньцев, они с годами создали собственное наречие.

Это всё мне рассказывал Первосвет. О своём родном аллоде он знал очень много. Поэтому я не жалел, что решился взять его с собой. Как помощник, да и знаток того края, он был просто незаменим.

Итак, — продолжал рассуждать я, — население Темноводья было неоднородным. В восточном районе жили «гурянэ», у Поморья на юге стояли рыбацкие деревушки зуреньцев, а в северо-восточном крае, за рекой Малиновкой, находилось самая многочисленная народность — «жодинцы». Первосвет был типичным их представителем. Меж собой они общались на канийском, но с характерным говором, в котором особое ударение делалось на звук «о».

Местная природа то же была разнородна. Восточные части Зуреньского Серпа, его тыл, так сказать, представляли собой пологие слегка лесистые склоны. В основном, конечно, здесь раскинулись высокогорные луга, среди которых попадались небольшие группки могучих дубов, грабов и ясеней. Но чем дальше сия часть Кватоха спускалась к юго-западу, а в особенности за глубоководную реку Малиновку с её тьмой тьмущей притоков (по местному — «усов»), тем болотистее и дремучей становился край. Тут вовсю уже царствовали сероольшаники, черничные ельники, осоковые березняки. На границе же с Сиверией, размежевывающейся отдельной горной грядой — Медвежьим Когтем, произрастали вересковые сосняки.

О том, что эта земля некогда принадлежала зуреньцам, говорили и некоторые местные названия — Речица, Ружская пуща, Жодино, Натопа и прочее. В самом центре аллода было древнее наследие эпохи Валиров — их замок.

Многие годы все три народности пытались научиться сосуществовать на этом куске суши. Сие происходило с различной степенью «миролюбивости». Бывали и жестокие стычки, правда, в далёком прошлом. Но всё же людская память до сих пор хранила их отголоски. Отсюда и родилось понятие «кватохская каша». Первосвету, надо заметить, всё же передалась негативная оценка по отношению к соседям: гурянцам и поморским зуреньцам. На удивление, сам он себя не считал жодинцем, а частенько приговаривал: «Вот мы, канийцы…»

Я слушал его болтовню с некоторой долей иронии. Сам поглядывал на карту, выданную Жугой Исаевым, и планировал нашу миссию…

Мостовая Кошачьей улочки змейкой тянулась книзу, виляя своим «хвостом» среди невысоких каменных стен домов и оград. В этом райончике жили несколько зажиточных горожан да купцов, а также здесь расположились керамические и витражные мастерские. Узенькие арки над головами визуально делали эту улочку ещё уже, чем она была на самом деле. В некоторых нишах наблюдались деревянные скамьи, установленных по приказу городских властей для уставших прохожих. В других местах вдоль стен заборов, закрывающих дворики от любопытных глаз, были сделаны черепичные навесы. А в местах сильного уклона мостовой — железные поручни (зимой, говорят, тут из-за льда, многие калечатся, падая на каменную мостовую).

Тут не было многолюдно, а, скорее, даже тихо. Верхом здесь тоже никто не ездил, а уж тем более в каретах.

— Бор?

— Зая? — я только теперь понял, что за женщина идёт нам на встречу.

Мы стали, как вкопанные. К лицу прилила кровь. Сердце гулко застучало в груди. Ноги, словно отекли, не хотели слушаться.

Я так старался избежать этой встречи, и вот…

— Ты тут? В столице? — глаза Корчаковой стали размером с медный пятак. Видно, она тоже не ожидала меня увидеть.

Первосвет испугано глядел на нас обоих, не зная, что ему предпринимать. Несколько секунд он раздумывал, а потом, скорчив странную мину на лице, поспешно отошёл в сторону. Мы с Заей остались один на один.

Я растерялся, не в силах найти ни одного слова для разговора. Просто глядел на Корчакову, а в это время в душе пробуждались старые воспоминания.