Александр Меньшиков - В краю молчаливого эха

На дальнейшее фантазии не хватало.

Громко хрустнула ветка. Первосвет сел и только теперь сообразил, что прозевал, когда погас костёр.

Он подтянул поближе скеггокс и внимательно стал вглядываться в темноту леса.

Кажется, никого. Показалось…

И снова — хрясь! Это треснула следующая ветка, значительно левее предыдущего места.

Глаза выловили странное громадное тёмное пятно. Казалось, что оно медленно движется мимо кривых древесных стволов.

«Зверь какой-то, — подумалось Первосвету. — Волк, небось?.. Нет! Великоват будет… Олень, что ли? Или тур? Хотя, откуда тут туры?»

На какое-то мгновение глаза уловили лёгкое голубоватое свечение…

— Твою мать! — поднялся Первосвет, прижимая к груди топор. — Что это за хреновина?

Тёмное пятно замерло, а голубоватая палка, торчавшая на его башке, засветилась чуть ярче.

А потом всё пропало. Как отрубило. На Первосвета навалилась дикая усталость. Он послушно опустился вниз, его веки спешили закрыться. Ещё минуту-другую парень пытался бодрствовать, но организм не выдержал и сознание провалилось в тяжелый сон…

— Ку-ку! Ку-ку!

Первосвет вскочил, перецепился через скеггокс и покатился по траве.

Стояло раннее утро. Золотая заря окрасила небосклон. Над Малиновкой парило, казалось она укуталась в лёгкую полупрозрачную шаль.

— Фух! Фух! — Первосвет протёр глаза и огляделся.

Всё на месте, всё в порядке. Конь стоит привязанный у кустов. Похрапывает, головой потряхивает. Кажись, всё в порядке…

— И приснится же гадость такая! — проворчал парень, снимая с веток развешенную для просушки одежду. — Фух ты!

Завтрак придал сил. Настроение поднялось. Благо и погода сулила неплохой денёк.

Все вчерашние события казались безумно далёкими. А сегодня Первосвета ждало Жодино, родной дом, мать с отцом, сёстры.

— Будем жить! — улыбнулся гигант, обращаясь к коню.

Тот фыркнул, тряхнул головой и стал дальше жевать траву.

Покончив с завтраком, Первосвет присыпал остывшие угли костра, собрал вещи, запряг коня. Ловко запрыгнув в седло, он направил лошадь к дороге.

Она вилась покрученной черной лентой среди холмов. А через несколько часов довела всадника к пшеничным полям. Зелёные побеги стройно тянулись ввысь и казались одним целым организмом. Стоило дунуть ветерку, как стебельки дружно колыхались, словно перешёптывались друг с другом, передавая из уст в уста какую-то весть. И уносились вдаль волны, растекаясь по зелёному морю… А над ним носились стайки жаворонков, ласточек, овсянок…

Первосвет чувствовал необыкновенный подъем сил. До Жодино было уже недалеко. Ещё часок и он окажется в родном доме.

На склонах холмов показались небольшие стада коров. Пастухи ловко щёлкали кнутами, выгоняя животных на водопой к пологому бережку Малиновки. А по той вовсю плавали утлые лодочки. Рыбаки оглядывали сети, вытаскивали улов.

С местных лесных хуторков по тонким полоскам замшелых дорог выкатывали редкие телеги. Вот вскоре на горизонте завиднелись первые дома, а за ними вздёрнулась к небу высокая башенка колокольни.

Дом родителей Первосвета был недалеко от пристани. Если ничего не поменялось, то отец с работниками должен был быть сейчас в поле. А это по другую сторону Жодино. Матушка, небось, хлопочет у печи… может, готовит расстегаи…

Первосвет облизнулся. Эх! Расстегаи мать делает знатные.

— Доброго здоровья! — снял шапку и отвесил небольшой поклон один из возниц, едущий на своей старенькой скрипучей телеге в городок, чтобы продать кой-какой товар.

— И тобе, добрый человек! — улыбнулся Первосвет.

Он приструнил коня, чтобы ехать вровень с телегой.

— По делам ить в Жодино-то? Аль ящо надобность кака? — спросил возница.

На его тёмном обветренном лице появилась маска любопытства. Лоб испещрила сеть глубоких морщин.

— Домой еду. Мамку с батькой навестить. А ты мне скажи… я вот давно тут не был… Всё ли в порядке?

— Сарн милостив. Жалитися не на чо… усё лепо…

Сам сказал, а лицом выдавал обратное. Что приключилось, переспрашивать не хотелось. Первосвет пожевал губы и глянул вверх на ослепительное небо.

«Благодать… Истинная благодать!» — улыбнулся парень.

Возница вздохнул, нервно потянул поводья и сердито прикрикнул на лошадь. Перед его внутренним взором вдруг встали те картины почти полуторамесячной давности, которые он так тщательно давил в своём сознании: холодное розовое утро… кое-где лежит синеватый иней… в яслях сердито мычат недоеные коровы…

И вот стоит он посреди двора, не зная ни что делать, ни куда идти…

А дома жена, заламывающая свои худые руки. В своём бессилии она долго мечется по избе… Часто подбегает к печи, заглядывая в бледное черноглазое личико дочурки, которая лежит пластом… Лихорадка быстро пожирала ребёнка. Выпивала все его соки.

— Гулюшечка ты моя… дочушка, — жена причитает, заглядывает в пустые глазёнки ребёнка. И снова мечится… снова бегает…

Девочка похрипывает, стонет… проваливается в глубокое забытьё… Иногда приходит в себя, да что-то шепчет.

Мать склоняется. Слушает.

— А-а… тёмный…

— Солнышко… моё ты-но солнышко… чо там тобе снитися?

— Ходит ктось…

— Де? — мать испугано оглядывается, смотрит на мужа.

— В лесу… тёмный знамо… с бледным ить рогом… ходит… воно… воно там… Ишчет когось…

Тонкий пальчик тычет в потолок.

— Мама! Мама! Ты тута? — глаза девчушки распахиваются. — Мама, он ить увидал меня… Увидал!

Девочка изгибается, тянется вверх. Потом падает в забытьё.

Не помог и знахарь, привезённый из Жодино. Он долго-долго сидит у изголовья. Поит какими-то настоями, а то бормочет заговоры…

Наутро дочурки не стало. Как сейчас чётко помнится, как она тихо всхлипнула, её маленькие кулачки сжались и…

Похоронили под старой треснувшей берёзкой.

— …Святый Тенсес, истинный податель Великого Дара… — слова молитвы, нудным голосом читаемые дряхлым клириком Прохором, еле-еле пробивались сквозь скорлупу тумана в разум родителей. — Подай прибежище, всели во дворы свои… скончавшуюся дочерь родителей… И да водворится род их…

Слова, слова… трудные, тяжелые слова… они перемешивались, давили…

Люди вокруг молчали. Прохор закончил, откашлялся и сразу же пошёл прочь. Через минуту двинулись и все остальные. А с неба вдруг медленно-медленно посыпались пригоршни снега. Они падали на пробивающуюся из земли молодую травку, и тут же таяли…

— Гм!

Воспоминания тут же развеялись. Возница тряхнул головой и повернулся к молодцу.

— Гм! — снова подал тот голос. — А я слыхал, будто в Зачарованной пуще единороги объявились? Чудо прям, какое!

— Да, про то многие бають. А вот-но никто не зырял! — возница нахмурился, чуток помолчал, а потом добавил: — Оно ить я тобе вота чо скажу. Захаживал к нам-но как-то один человек. Назвался Мстиславом. Такой с собя… крэпкий…