Александр Меньшиков - В краю молчаливого эха

Скрипнула входная дверь. Было слышно, что в сенцы кто-то зашёл.

Отец тут же выпрямился, а мать испуганно встала.

Тут отворилась внутренняя дверь, и на пороге показалась высокая темноволосая незнакомка.

— Доброго здоровья, хозяева! — улыбнулась она, делая шаг вперёд.

— И тебе здоровья да благополучия! — пробасил со вздохом отец, откладывая трубку.

Агнюшка выглянула из-за матери. Глаза любопытные, блестят, как новёхонькие медные монетки.

Незнакомка, молодая женщина, сразу уставилась на девочку.

— Это и есть Агния? — улыбнулась женщина, обращаясь к матери. — Красивая… Наверное, и умница. А?

Последнее уже относилось к дочке.

— А я Нада, — представилась незнакомка…

Агния открыла глаза. Сон? Или явь?… Нет, сон! Слава, Сарну! Только сон… Вернее воспоминания… старые, недобрые в воспоминания…

Это все из-за того разговора с Семёном.

А, кстати, что он там? Спит…. да, кажется, спит.

Агния осторожно, чтобы не разбудить, стал поглаживать Прутика по головке. Полуночные забавы вдруг показались каким-то нереальным видением… сладким маревом. И тут вновь внутри живота защекотало.

А потом стало чуть-чуть стыдно. Уши у Агнии вспыхнули невидимым огнём. Жар спустился до самых пяток.

«О, Тенсес! — зашептал девушка. — Я понимаю, что нарушаю «домострой», но… но…»

В горле от лишних слов запершило. Агния нервно заёрзалась. Тут тихо простонал Прутик. Он прижался к телу Агнии, опять что-то сонно проговорил и затих.

— Спи… спи, мой хороший, — прошептала девушка, сама закрывая глаза.

…А на тыне — черепа. И глаза у них светятся. Нада подхватила обомлевшую испуганную шестилетнюю девочку под руку и живо затолкнула во двор…

Агния испуганно дёрнулась, но не проснулась.

…Всего женщин было одиннадцать. Они сгрудились перед малышкой, рассматривали так, как мужик оглядывает тягловую лошадь на рынке.

— Н-да! — буркнула одна из них. Агния потом узнала, что это старшая из всех учениц Слепой Перехты. Звали её Полина. — С Ядвигой не сравнить…

— Да полно тебе! — улыбнулась Нада. — Все мы такие были, вспомни. Агния себя ещё покажет. Верно?

Девочка быстро-быстро закивала. Сама прижала к груди мамину куколку, глазками клипает, озирается.

— Перехта скоро явится, — сказала Полина. — Надо бы нашу новую сестрицу в порядок привести…

Снаружи по стенам да крыше громко забарабанили капли дождя. Они стучали даже в окно. Но стук это убаюкивал, успокаивал. Вот где-то недалеко громыхнула гроза.

Агния на какое-то мгновение «выплыла» из бурной ткани сна-воспоминания. Снова огляделась… Где? Что? Как?

Сознание обволокло, потянуло. Несколько секунд и снова оно погрузилось в тяжёлый сон.

…Это была огромная скукоженная сухопарая старуха. Длинные космы закрывали её сморщенное лицо. Виден был только рот.

Слепая Перехта — это была она, точь-в-точь похожая на «лесную ягу» из зуреньских сказок.

Колдунья подобралась поближе к девочке, взяла её за руку. Цепко, словно ворона, уносившая ветку в гнездо. Притянула ладонь к своему крупному носу. Нюхала её так, будто хотела втянуть в ноздри целиком.

Из беззубого рта, напоминавшего больше вонючую яму, высунулся длинный язык. Он живо облизал пальцы, ладонь, отставляя блестящую широкую полосу желтоватой слюны.

— Та-ак! — просипела старуха. — Чую, слаба она ещё.

— Да уж не Ядвига! — недовольно хмыкнула Полина.

— Цыц мне! Раскудахтались! Ясно дело, что не Ядвига!

Старуха обернулась на девушек и те тут же потупили взор.

— А ты, дочка, не бойся, — уже более мягким тоном сказала Перехта. — Тут тебя никто не обидит.

Старуха попыталась ласково погладить девочку по голове. Но вышло так, что она её неуклюже потрепала, как собачонку.

— Небось, сказок-то наслушалась, будто я детей в печи жарю да ем, — продолжила Перехта.

— Мне бы домой, — жалобно пролепетала Агнушка, еле сдерживая слёзы.

— Теперь это твой дом!

— Навсегда? — испугано пискнула девочка.

— Как боги распорядятся.

Она вдруг убрала свои спутанные волосы с лица, и Агния поняла, отчего её прозывают Слепой: в глазницах было пусто. И это было так жутко, что Агния ненароком обмочилась…

Громыхнуло. И потом ещё. Аж изба затряслась.

Агния вскочила.

«Что со мной? Откуда этот дурацкий сон? Чего он меня преследует?» — девушка огляделась, присела.

Было слышно, что снаружи льёт вовсю. Поднялся ветер. Он печально подвывал в печной трубе, скрёб по крыше.

Сон отступил. Его место заняли мысли о том откровенном разговоре, произошедшем пару часов назад с Семёном…

— Я… я… тебя люблю, — банальные, простые по сути слова, но как только Прутик их произнёс, Агния вдруг поняла, сколько тут скрывается смысла, которого она никогда раннее не видела. Не замечала.

Агния тут вскочила, повернувшись к Прутику спиной. А он испуганно присел, потянулся погладить, успокоить. Его пальцы тронули тонкую полоску меха, пробегающего вдоль спины.

— Я тебя люблю, — повторил Семён, уже громче и увереннее.

— Ты… ты… Так сразу и любишь? — Агния испугалась. Ей казалось, что она ослышалась. — Ты… ты… ты не знаешь меня… вовсе не знаешь…

Голос Агнии стал хриплым, взволнованным.

— Мне достаточно того, что я уже знаю…

— Любишь, говоришь? — перебила Прутика Агния. — Кого? Таки се мерзоту? (Эдакого уродца?) Ктуры покрыяе всички се вады? (Который скрывает от всех свои уродства?)

— Оно пра каж се вам? (О чём ты?)

Агния резко протянула руки, показывая остренькие коготки на пальцах, тонкий слой серебрящегося меха на запястьях и предплечьях… Потом махнула головой на пепельный волчий хвостик.

— Се мало с това? (Этого мало?) — голос Агнии совсем упал.

— И какво от това? (И что с того?) — присел рядом Прутик. — У меня вот на колене шрам… В детстве о косу порезался…

— Ты издеваешься? — всхлипнула Агния.

— Нет, — тряхнул головой Семён. — Меня не волнуют и не пугают эти… эти… вады…

«Уродства» Прутик не рискнул сказать, уж слишком грубоватым показалось слово.

— Меня за то волнуют и…

Агния вдруг расплакалась.

— Я все равно тебя люблю, — упрямо повторил Прутик, прижимая к себе ведунью.

Ветер негромко зашуршал в крыше, теребя солому. За окном мелькнула зарница, предвещая скорую грозу.

Агния долго не могла успокоиться. В душе бушевало смятение, даже хотелось завыть.

А Прутик поглаживал, нежно целовал в шею.

— Всё эта Ядвига… Крамольская, — грустно сказала Агния, едва чуть успокоилась.

— Что? — не понял Семён.

Агния вытерла слезы. Её голос хоть и стал глуше, но в нём уже пропали истерические нотки.

— Это было давно… Очень давно. Я ведь, коли помнишь, сама из Чарово. С шести лет меня отдали в услужение… к Слепой Перехте. До сих пор не знаю, почему мои родители так поступили.