Кристофер Сташеф - Пока чародея не было дома. Чародей-еретик

Если у брата Альфонсо и были сомнения на тот предмет, кто кого уговорил — бабушка внучку или наоборот, он оставил их при себе. Он только ослепительно улыбнулся, когда архиепископ, сделав широкий жест, указал на него и проговорил:

— Мой секретарь, брат Альфонсо.

— Для меня большая честь познакомиться с вами, миледи, — с поклоном проговорил брат Альфонсо. — Я столько слышал о вас от милорда архиепископа.

— А я — о вас, досточтимый брат! Я часто гадала, каков же тот столп силы, который способен поддерживать весь вес мира, лежащий на плечах его преосвященства!

— Ах, у вас поистине позолоченный язычок! — с искренней улыбкой отозвался брат Альфонсо. — Однако у меня нет сомнений, что и вы также оказываете недюжинную поддержку милорду архиепископу.

— То малое, на что я способна, я с радостью дарю его преосвященству, — отвечала леди Мейроуз. — По правде говоря, я ощущаю величайшее волнение. Ведь я нахожусь в стенах святой обители, где живут те, кто готов подняться на борьбу за правое дело!

— Да будет так во веки веков, — набожно проговорил брат Альфонсо. — Правда, сейчас наша главная забота — труды и подсчеты, без которых не выжила бы наша святая обитель в этом скорбном мире.

— Славно сказано, брат, — с удивленной улыбкой проговорила леди Мейроуз. — Надеюсь, мне еще удастся с вами потолковать?

— Всенепременно, всенепременно, — кивнул брат Альфонсо и, дойдя до двери, поклонился. — Вы позволите мне удалиться, милорд?

— О… то есть я… — У архиепископа пересохло во рту при мысли о том, что, как только секретарь уйдет, он останется наедине с прекрасной молодой женщиной. А леди Мейроуз кокетливо, с вызовом улыбнулась ему, и архиепископ ощутил прилив раздражения. — Да-да, — поспешно проговорил он. — Займись делами, которые я тебе поручил.

Брат Альфонсо снова поклонился и исчез за дверью.

— О милорд, — рассмеялась леди Мейроуз. — Уж не хотите ли вы, чтобы я решила, будто архиепископ боится девушек?

Архиепископ тоже расхохотался, однако поведение Мейроуз злило его чем дальше, тем больше. Он взял ее за руку и подвел к окну. Неспешно переговариваясь, они стали вместе наблюдать за учениями.

Дверь в приемную осталась открытой. Брат Анхо оторвал взгляд от молитвенника, увидел, что архиепископ стоит у окна, на всеобщем обозрении, рука об руку с женщиной, и похолодел.

Дебаты в некотором роде протекали на двух уровнях: речевом и безмолвном. Катарина и Туан слушали только споры о роли Церкви, а Бром О’Берин, способный расслышать чужие мысли, вел незримый и неслышный бой, собирая разведывательные данные.

— Ты не станешь отрицать того, что ты — священник? — спросила Гвен, настороженно ожидая, как отзовется на ее вопрос сознание подстрекателя.

— Зачем же отрицать? Я горжусь этим.

Никакой реакции. Самые обычные, скучные мысли, наполняющие разум человека с утра до ночи, и более ничего. Пустота. Вакуум. Гвен нахмурилась и предприняла еще одну попытку.

— Я — Гвендилон, леди Гэллоугласс. С кем я имею честь беседовать?

— Меня зовут отец Перон, чадо.

Ага, значит, он собрался относиться к ней покровительственно. Что ж, Гвен Отлично знала, как проигнорировать такую манеру.

— Признаться, я озадачена, святой отец, — проговорила она. — Как вы можете называть их величества «еретиками», когда они держатся той веры, которую исповедовали всю свою жизнь?

— Все течет, все изменяется, чадо. Меняются условия в мире — должна меняться и Церковь. Вот почему Христос дал апостолу Петру власть соединять и разъединять в Раю то, что связано или разъединено на Земле. Это для того, чтобы Церковь при необходимости могла что-то изменить.

Глаза проповедника яростно горели. Гвен казалось, что он стремится прожечь ее взглядом насквозь. Ее словно жаркой волной обдало. Однако она выдержала удар и парировала:

— Но ведь вы только что отреклись от наместника апостола Петра.

Священник покраснел. К религиозному пылу примешалась злость.

— Папа не ведает о том, что происходит в Грамерае. И те перемены, которые он насаждает на других планетах, здесь неприемлемы.

Его злость, казалось, приобрела физическую форму, и Гвен на миг ощутила себя ребенком, в которого вперил взор суровый учитель. Она мысленно содрогнулась, но внешне этого не показала и постаралась сосредоточить свое внимание на единственном участке сознания отца Перона: том, где гнездился страх перед загробной жизнью.

— Но откуда вы знаете, что Папа ошибается, святой отец?

— Оттуда, что так говорит милорд архиепископ.

Если разум этого человека и имел некие резервы для проявления эмоций, на это не было и намека. И там, где по идее должны были находиться мысли, царила пустота.

Гвен сдвинула брови. Не мог же этот страстный пыл затмить всякие следы воспитания и богобоязненности?

— А сами вы об этом судить не можете?

— Я дал обет повиноваться воле милорда архиепископа. Его мудрость в таких вопросах несравненно выше моего жалкого ума.

— О нет, вы дали обет повиноваться воле аббата, но не архиепископа.

В глазах священника мелькнула тень усталого отчаяния, но разум остался чист.

— Хоть он и стал архиепископом, но продолжает оставаться аббатом, и если он говорит, что то или иное для Грамерая хорошо, то это воистину так.

— Даже если он противопоставляет себя Папе?

— Даже тогда.

— Тогда получается, что он — еретик?

Отец Перон побагровел и обрушил на Гвен всю свою ярость — будто молотом ударил по наковальне:

— Нет, это король — еретик, если не желает прийти в лоно истинной Церкви.

Тупик. Гвен помедлила и сменила тему:

— Королева правит страной в той же мере, что и король. Почему вы говорите только о его величестве.

— Господь — наш Отец, чадо, и Он правит всеми. Потому правители должны быть мужчинами. Когда правят женщины — это отвратительно.

Катарина привстала. Она жутко покраснела и издала какой-то странный звук — не то хрип, не то бульканье. Но Туан взглядом остановил ее, а Гвен Катарина обещала хранить молчание во что бы то ни стало и сохранила. А отец Перон позволил себе едва заметную усмешку.

Гвен и сама не без труда сдержала гнев и вновь озадаченно сдвинула брови.

— Вы что же, не почитаете святую Марию, матерь Господа нашего?

— Почитаю. И мать любого правителя почитаю, и потому с нетерпением ожидаю, когда на троне воссядет Алан.

Теперь и Туан покраснел, но все же сумел сохранить спокойствие. На счастье, король понял, что Перон просто-напросто пытался вывести его из терпения.

— Но согласно вашим убеждениям, — заметила Гвен, — Алан также будет еретиком.

— Надеюсь, Господь пошлет ему мудрость к тому времени, как он станет взрослым, — набожно произнес отец Перон. — А если нет, то против него восстанут все бароны — о нет, весь народ.