Юлия Набокова - VIP значит вампир. (Трилогия)

— В музее хорошо, а в бутике лучше, — вставила свое слово я.

Вероник звонко расхохоталась, а Пьер шутливо воздел ладони:

— Ладно–ладно, я умываю руки!

— Наша прелестная гостья уже взяла тебя в плен? — Ипполит со светской улыбкой опустился на стул напротив. — Будешь вторым в очереди после меня.

— Ну вот, вся верхушка в сборе, — провозгласила Вероник. — Жанна, знакомься, это другие наши старейшины. Эмиль, — кивнула она на толстячка. — Пьер. А Ипполита ты уже знаешь.

Вот черт! Под его заплесневелым взглядом у меня весь аппетит пропадет. Надеюсь, он не вздумает расспрашивать меня о своем славном родственнике. Ведь я так и не улучила момент, чтобы уточнить у Вероник, кто же такой этот Сартр. Однако Ипполит был безупречно вежлив, не позволил себе ни единой колкости, галантно подкладывал мне угощение, если его не опережали официант или Пьер. И только его взгляд, который я то и дело ловила на себе, отравлял застолье.

А уж на столе чего только не было! Стоило мне с любопытством посмотреть на ближайшее блюдо, как Пьер, Эмиль и Ипполит бросались за мной ухаживать.

— Не желаете ли салат по–ницциански, Жанна? — чинно спрашивал Ипполит.

— Я смотрю, вас заинтересовало эскарго по–бургундски? — живо откликался Эмиль. — Осторожно, его готовят на чесночном масле! Шучу, шучу! Если только вы не собираетесь ни с кем целоваться, оно вам ничем не навредит… Впрочем, если вы соберетесь поцеловаться со мной, я готов все мужественно стерпеть!

— Жанна, вы непременно должны отведать лягушачьи лапки по–провансальски, — наклонившись ко мне, убеждал Пьер. — Наш повар готовит их лучше всех в Париже! Пришлось сделать его вампиром, чтобы он услаждал наш вкус своими шедеврами долгие годы…

— Пьер, отстань ты со своими лягушками! — перебивал его Эмиль. — Вот утиная грудка в персиках — это шарман. А к ней изумительно подойдет розовое анжуйское… Позвольте ваш бокал, мадемуазель!

— А это любимое блюдо Вероник — устрицы, — искушал Пьер.

— Даже не соблазняй ее моими устрицами! — весело восклицала Вероник. — Я съем все блюдо! Где мое белое «Шабли»? Благодарю, месье Эмиль.

Вопреки моим опасениям, к застолью не прилагался неутомимый ведущий, без конца вовлекающий гостей в игры и конкурсы. Все было чинно и благородно, как при королевском дворе. Услужливые официанты, светские разговоры, изысканные блюда, взгляды из–под ресниц. Здесь никто открыто не разглядывал меня, как на моей дебютной вечеринке в Москве. И хотя я постоянно, каждым сантиметром кожи ощущала цепкие, изучающие взгляды, стоило мне скользнуть глазами по сидящим, как те мгновенно делали вид, что увлечены созерцанием соседа или содержимым тарелки, а до меня им нет никакого дела.

— Вероник, — прошептала я, когда наши соседи отвлеклись на бурное обсуждение премьеры в «Гранд–Опера», — как ты тут живешь?

В ее бирюзовых глазах промелькнула печаль.

— Ко всему привыкаешь, Жанна.

— Мне кажется, это не люди, а тени, — поделилась я.

— Мы тут все нелюди, если говорить начистоту, — усмехнулась Вероник.

— Ты же понимаешь, о чем я, — смутилась я.

Для меня вампиры — тоже люди. Никак не привыкну к тому, что в Клубе принято считать по–другому и подчеркивать разницу между обычными людьми и посвященными в тайное общество бессмертных.

— Прекрасно понимаю, — кивнула Вероник. — Это все западная сдержанность, — пояснила она. — Мы с тобой похожи, наши народы близки по духу. А французы предпочитают маску вежливости открытому проявлению чувств. Даже те, кто приехал сюда из других стран, со временем перенимают такое поведение.

— Должно быть, тебе здесь тяжело, — посочувствовала я.

— Знаешь, если бы меня не выбрали в старейшины, я бы сбежала к вам, в Москву, — призналась она. — Александр звал меня после того, как переехал сам. Я уже наполовину собрала чемодан, как вдруг это назначение! Сама понимаешь, такое выпадает раз в жизни, и то не всем. — Она грустно улыбнулась, словно сожалея о своем решении.

— Никогда не поздно переехать, — утешила я ее.

— Да. Но к тому времени там уже не будет Александра…

Совсем рядом зазвенела знакомая надрывная мелодия из какой–то телевизионной рекламы. Бросив короткий взгляд на экран мобильного, Ипполит с грохотом отодвинул стул и, опираясь на трость, вышел из зала, на ходу отвечая на звонок.

— Секретные переговоры, — хмыкнула я, глядя ему вслед. — Кстати, Вероник… — Услышав, что наши соседи перешли к обсуждению арманьяка, я тихо спросила: — Этот Сартр — он кто? Художник или актер?

Та так и прыснула:

— Ну ты даешь! Ты понятия не имеешь о том, кто этот славный предок? О, — передразнила она меня, — я так люблю его ранние работы! Совсем не то, что поздние!

Я сконфуженно потупила глаза.

— Не бойся. Я не выдам твой страшный секрет, — торжественно поклялась Вероник и, убедившись, что Пьер с Эмилем увлечены беседой, шепнула: — Жан–Поль Сартр — писатель и философ.

Хорошо что не военный!

— И этот Ипполит ему кто — сын, внук? — уточнила я.

— О, я даже толком не знаю. Никто не знает. Ходят слухи, что Ипполит даже не прямой потомок, но никто не рискует высказать свои сомнения. В конце концов, кому какая разница? А ты, — она виновато замялась, — на меня не сердишься? За платье?

Ну как на нее сердиться? Вся так и сияет торжеством. А это болото снобов давно было пора встряхнуть. И мне лестно, что я имею к этому самое непосредственное отношение.

— Зачем ты это сделала? — спросила я.

— Давно мечтала. Вот только случая не было.

— Случая или смелости?

— И этого тоже, — призналась Вероник. — Строгий дресс–код соблюдается уже несколько веков, а я все–таки старейшина.

— Ты все правильно сделала. — Я сжала ее руку. — Вот увидишь, на следующем таком сборище будет уже больше ярких платьев!

— Да уж, — хмыкнула Вероник, — мы порядком встряхнули этот улей.

Мы заговорщически перемигнулись и стукнулись бокалами, в которых плескалось кроваво–красное мерло урожая 1985–го — года моего рождения. Своеобразный знак уважения парижских вампиров залетной гостье.

Вернулся Ипполит, с чрезвычайно озабоченным видом сказал что–то Эмилю с Пьером. Мужчины поднялись, Ипполит повернулся к Вероник:

— Есть дело.

Та без лишних расспросов отставила бокал и встала из–за стола, бросив мне:

— Извини, Жанна. Я скоро.

Четверо старейшин прошли мимо почтительно примолкших вампиров и скрылись за аркой. А потом взгляды присутствующих ударили по мне пулеметной очередью, а в оживленных разговорах, казалось, чаще зазвучало мое имя. Стараясь сохранить независимый вид, я сделала большой глоток вина и отправила в рот ломтик пармской ветчины, совершенно не ощутив вкуса. Оставшись без Вероник и без соседей по столу, я остро почувствовала свое одиночество и чужеродность этой тусовки, где мне никто не был рад.