Ольга Вешнева - Огрызки эпох

«Достаточно одной капли в кровь, так сказал Маэно», — думал я по пути в город. — «Права пословица, не рой другому яму — сам в нее попадешь».

Также мне была ясна причина вранья Рустама. Не подозревая об отравлении жены, он рассказывал, будто она умерла в постели при родах. Ему было стыдно открыть гостям правду, что его сын родился в свинарнике — нечистом месте для мусульман.

По городу разносился истошный вой умирающего вампира. Сонные птицы слетали с веток деревьев. Сторожевые псы рвались с цепей. Домашний скот кричал и бился в стойлах. Кошки просились домой, позабыв о гуляющих по ночам грызунах, а сами грызуны забирались в норы и щели. Пугливые горожане закрывали ставни и придвигали столы к уличным дверям.

В прихожей дома Лаврентия столпилась куча народа. Некоторые дамы заранее надели черные платья. Филипп не пропустил меня в гостиную, сказав, что доктор осматривает его отца. В синем взгляде юного полувампира смешались обида, страх и ненависть. Он считал меня виновником произошедшего с его любимым папашей и недоумевал, как у меня хватило наглости прийти к ним домой.

Я вел себя по-светски обходительно, избегал распрей. Встал я неподалеку от заливавшейся слезами Агнии и утешавшей ее Виолы, которая на тот момент уже несколько лет состояла в браке с революционером Затребиным и успела родить ему троих детей.

— Батюшку заказывать будете? — щебетала Виола, придерживая дрожащую руку Агнии. — Считаю за честь предложить вам оперного тенора Поливайкина. Треть жизни он играет бояр да попов. Носит натуральную бороду вороной масти. А брови у него торчат врастопырку птичьими перьями. И дородства он примечательного, фактурного. Как рясу наденет, у него с тыла такая фигура вырисовывается — иная дамочка позавидует, — она оттопырила ткань платья на турнюре. — А как важно он ходит, как поет! Отпевание заснимем на фотографическую пленку — не налюбуетесь.

— Мы не закажем отпевания, — Агния убрала носовой платок в черную сумку. — Муж на дух не выносит попов.

— А музыкантов приглашать?

— Музыканты пускай будут. И побольше.

— Всех соберем, что найдутся в городе.

— Это очень славно… — Агния собралась поблагодарить Виолу за предложенные услуги, но тут заскрипели дверные петлицы, и в прихожую вышел старенький доктор Феоктист Дулев.

— До утра не дотянет, — на весь дом прогромыхал Дулев, не вспомнив о том, что печальные известия принято сообщать шепотом. — Сожалею, дорогие друзья. Медицина тут бессильна.

Он убрал стетоскоп в потрепанный ридикюль и удалился.

Меня пропустили в гостиную первым, таково было распоряжение умирающего, и плотно закрыли за мной дверь.

Обложенный мягкими подушками Лаврентий едва умещался на кушетке с львиными лапами. На его лбу лежало мокрое полотенце.

Увидев меня, он перестал завывать и приподнял голову.

— Прости, друг, за все, чем я тебе насолил, — простонал Лаврентий, спустив с кушетки левую руку. — Старая трещотка свела с ума колдовством. Каюсь, виноват во многом. Прости меня, Тишка. Не держи зла.

— Да, ладно, — я преодолел злость. — Прощаю. Что было, то было. Старое поминать не пристало благородным господам.

Я присел на корточки и взял его холодную руку, рассматривая черные полосы выгоревших вен.

— Знаешь, для чего я тебя позвал? — грузное туловище Лаврентия содрогнулось от боли. — Хочу взять с тебя слово, что ты не накажешь моих потомков местью. Они не в ответе за мои грехи. Пожалуйста, Тишка, умоляю тебя в память о былой дружбе, пообещай заботиться о моем потомстве, оберегать моих внуков и правнуков.

— Обещаю, Лаврушка, — я улыбнулся.

«Мое обещание не надежней твоего».

— Прощай, Тишка. Не поминай лихом, — Лаврентий опустил голову на подушку и пронзительно закричал, дергая руками и ногами.

Ни один вампир не боялся смерти так сильно, как мой бывший друг. Я чуточку надеялся, а вдруг для очищения совести он захочет вернуть мне остаток украденных драгоценностей, но этого не произошло.

— Прощай, — холодно произнес я.

Следующим в гостиную проскочил Филипп. Снимая с вешалки пальто и одеваясь, я услышал его разговор с отцом.

— Скажите, любезный отец, это он, Тихон, отравил вас? Хоть намекните, я все пойму, — допытывался Филипп надломленным голосом.

— Да, это его работа. Сначала Тихон подсыпал отраву Лейле, а сегодня настал мой черед, — из последних сил прохрипел Лаврентий.

Я бежал по лесу на пределе скорости, опасаясь погони. Выбившись из сил, раскопал устроенное в обрыве логово геллерии и свернулся в нем, положив голову на корень сосны. В любой из обжитых нор меня могли поджидать охотники, оборотни, колдуны, самураи и невесть кто еще.

Похороны Лаврентия изрядно повеселили волочаровцев, в особенности, тех, кто по причине бедности отстоял далеко от высшего общества. Представление началось в одиннадцать часов вечера. В завещании Лаврентий предписал провезти его гроб по всем городским улицам, чтобы люди испытывали зависть, глядя, с какими почестями хоронят вампира.

Выглядела траурная процессия примерно так:

Шестерка вороных коней в красных попонах медленно тянула повозку, украшенную тремя рядами цветов. На ней в открытом лакированном гробу лежал тучный вампир, одетый в темно — коричневый костюм, и похожий издали на тяжелый мешок молотого зерна, привезенный с мельницы. На загримированном широком лице застыла невинная улыбка.

По обе стороны повозки маршировали самураи в традиционных широких и пестрых одеждах. Им приходилось придерживать гроб на каждом ухабе, иначе покойник вылетел бы из гроба, обрушился бы на скорбящих колоссальной массой и непременно раздавил бы кого-нибудь. Доставляли им беспокойства и кони последней пары упряжи. Напуганные вампирским запахом, они порой хорошенько взбрыкивали и лягали повозку.

За катафалком семенили самурайские жены и дети в разноцветных кимоно. Далее следовал оркестр. Виола сдержала обещание собрать всех местных музыкантов. Во главе оркестра двигалась повозка, запряженная парой вороных коней. Она везла черный рояль вместе с игравшим на нем пианистом и дирижером — тот сидел на чемодане спиной к пианисту и лицом к остальным музыкантам, и сбивал ритм на каждой дорожной неровности. А дорога почти вся, за исключением центральной площади и парковой аллеи, состояла из кочек и ям.

Первой оркестровой колонной шли трубачи. Вторая колонна включала барабанщиков, скрипачей и виолончелистов. Третья колонна была самой длинной и забавной. Составлявшие ее музыканты играли на самых разных инструментах: кто — на контрабасе, кто — на гитаре, кто — на балалайке, кто — на гармошке, кто — на баяне, кто — на свирели, кто — на арфе, кто — на гуслях. Встречались и те, кто крутил шарманку, дудел на глиняной свистульке, стучал в бубен, трещал кастаньетами или трубил в пастуший рожок. Командир охотников притащил волынку, подаренную шотландским коллегой, и присоединился к оркестру, толком не умея на ней играть.