Ольга Вешнева - Огрызки эпох

Они напали не все сразу. Сперва на меня бросились двое мужчин, потом — еще один мужчина и женщина. Белокурая атаманша ринулась в атаку последней, но отскочила, поняв, что жертва превратилась в серьезную угрозу. Клинком и зубами я кромсал плоть чужаков с яростью обреченного. Моя жалость к собратьям осталась в прошлом веке. Тяжелые незаживающие раны не останавливали вампиров. Они атаковали меня снова и снова, пока я не вспорол клинком живот и грудь черноволосого мужчины. Тогда чужаки набросились на упавшего беднягу, временно забыв обо мне.

— Не трогай нас. Мы тебе покорны, — атаманша бросила нож в траву.

Я убрал заговоренный клинок в ножны и, краем глаза наблюдая за пирушкой стервятников, разрешил ей подойти.

— Возьми меня с собой. Нехорошо молодому кросавцу одному коротать столетия, — у вампирши был окающий говор.

Она явно не обучалась в институте благородных девиц.

— Как тебя звать? — я позволил ей прикоснуться ко мне.

— Матреной, — вампирша скользнула по моей щеке чуть теплым языком. — Я с Вологды, — она прикоснулась холодными губами к моим горячим губам, дрожа от желания укусить. — А ты как зовешься?

— Тихон, — я предусмотрительно держал Матрену за руки, лишая ее возможности вырвать сердце из моей груди.

Она принялась меня целовать. Наши клыки рыбацкими крючками цеплялись друг за друга. Я не терял бдительности, но мое ожесточенное сердце потихоньку начало оттаивать. Да и не только сердце, честно говоря, отреагировало на нежности вампирши. Но я вовремя запретил телу лишать меня здравомыслия, отзываясь на долгожданную женскую ласку.

Если отбросить утопические мечты, из нас получилась бы неплохая пара. Я видел в Матрене преданную спутницу на ближайшие десять лет (в вечную любовь я давно перестал верить) а она видела во мне залог своего благополучия. Она чувствовала, что я полон крови, то есть, удачно поохотился, и знала, что богатые дичью земли принадлежат мне. На лучшую партию ей трудно было рассчитывать.

Матрена прижала меня к дереву худеньким телом, едва заметным в складках расклешенного сарафана. Кончик ее языка дотянулся до моих миндалин, провоцируя отрыжку. Я выполнил требование умиравшей от голода женщины. Наш поцелуй замер, слегка колеблемый сокращением шейных мышц. Прижимая руки Матрены к ее бокам, я чувствовал, как ее тело наполняется теплом жизни, как растет мягкая прослойка между потрескавшейся кожей и легко прощупывающимися костями.

Выдавливать изнутри все до капли не пришлось. Вампирша насытилась прежде, чем иссяк бы запас крови в моем желудке.

«Каждой твари по паре?» — задумался я, вылизывая ее щеки.

Мне хотелось поддаться искушению и пригласить Матрену в нору. Но велика была вероятность того, что простая схема наших отношений — «любовь за кровь» вскоре усложнится борьбой за статус или другими неприятными сюрпризами.

— Позволь мне стать твоей верной женкой, Тихон, — вампирша подняла лимонно — желтые глаза и льстиво улыбнулась.

— Ступала бы ты, Матрешка, в Вологду со своею шайкой, — я оттолкнул ее.

— Не прогоняй нас. Нет нам обратного пути, — Матрена подошла к исцелившимся вампирам, переставшим терзать сухие останки собрата.

— Уходите, или вам будет хуже, — пригрозил я.

— Стань нашим отоманом. Все ж отраднее заживешь. Вместе веселей. Одного — то, видать, тоска заморила.

«С новой стаей не надо будет опасаться врагов извне, но держать постоянных врагов под боком — тоже невелика радость. Чтобы не наступать бесконечно на грабли, надо убрать все грабли с дороги».

— Пшли вон из моих владений. Не то я вас всех перебью, — я рявкнул на вампиров, и они испуганно разбежались.

Повесив рваный галстук и клочки пиджака на рябиновые ветки, я отправился к озеру.

Берег озера, залитый лунным светом, белел и розовел от водяных бальзаминов, похожие на орхидеи — башмачки. С гладкого шелка воды тянулся блестящий пар.

Из розовой туфельки цветка при легком прикосновении выскакивали комочки пыльцы. Рассыпаясь на лету, они припорошили лепестки и листья едва заметным снежком. Над цветами парили феи, одетые в воздушные туники из паутинного кружева и птичьего пуха. Взмахивая тонкими прозрачными крыльями, феи порхали по цветкам, собирали нектар в корзины из кокона гусениц. Наполнив корзины, они рассаживались по ивовым веткам и затевали шумную беседу. Одна из них выудила слюдяное зеркало из паутинной сумки. Любуясь отражением своего лица, круглого и светлого, как лунный шар, фея накинула голубой шлейф на золотисто — рыжие кудри. Две другие феи, обнявшись, то задыхались от смеха, то нашептывали что-то на ушко, склонившись к розовому кувшину из лепестка, откуда брызгало вспененное медовое пиво.

Но вот к феям подлетел отряд их кавалеров — стройных юношей в рубашках и штанах из соломенных волокон. Зачерпнув воды в прочные ореховые скорлупки, кавалеры пригласили дам на танец и закружили их над искрящимся звездными бисеринками озером.

Из бальзаминовой изгороди я вылез на светлый пляж. Маленькие танцоры чувствовали себя в безопасности над водой, но мое присутствие смущало их. Вскоре они перелетели на другой берег — поближе к устроенному в дупле старой ивы гнезду.

Возможно, у каждого существа и должна быть вторая половинка, но на данном этапе вечной жизни мне спокойнее одному. А что касается непобедимого стремления к известности, то быть вампиром — одиночкой даже престижнее, чем возглавлять стаю. Взять, к примеру, Валко. Достаточно прожить сто лет в гордом одиночестве (мимолетные интрижки не в счет), чтобы заслужить боязливое уважение вампиров, охотников и всего честного люда.

Нехорошо, конечно, что из светского господина я превратился в какого-то Дубровского, скитающегося по лесам и не знающего покоя от желания отомстить обидчикам. Филипп еще ответит за грехи отца. И, разумеется, не допущу я, чтобы некое продолжение рода Лаврентия устроило кромешный ад в волшебном краю. Если чьи потомки и не заслуживают права жить на свете, как это потомки предателя. Уж я об этом позабочусь. А еще заберу обратно украденное у меня сокровище.

Но мстительным страстям суждено разгореться позже, а пока врагу нужно предоставить время на успокоение души.

Я искупался в прогревшемся за день озере — смыл будораживший поэтическое воображение запах вампирши, и вернулся в горную пещеру.

Дома переоделся, выбрав некрасивую, но удобную крестьянскую одежду. Выходя на утес, я поддался эмоциональной вспышке и царапнул заговоренный камень возле парадного входа. На прежде неуязвимом камне остались следы моих когтей.

«Превосходный результат, дорогой Тихон Игнатьевич», — я похвалил себя, осматривая стесанные когти.