Ольга Вешнева - Огрызки эпох

— Вовсе ты не страшная. Чего зря на себя наговариваешь? — я присмотрелся к ней: светлые густые волосы, бесхитростные карие глаза, нос картошкой, толстые губы и мозоли на крепких руках — хорошенькая девчонка шестнадцати лет. Подол заляпан яблочным вареньем. Должно быть, она славная хозяйка, печет вкусные пироги.

Я облизнулся, вспомнив яблочный пирог Ульяны Никитичны.

Настя решила, что мне захотелось ее съесть. Попятившись, она выронила мясо из рук.

— Да не голодный я. Не робей. Мы, упыри, словно кошки, умываемся языком, — я вложил теплый котелок в трясущиеся пальцы девушки.

Она выпила чай и улыбнулась, согревшись.

— Быстро ты приручил девицу, — в кладовку заглянул Оса. — Как синичка клюет с руки. Обыкновенно узники плюются едой и плескают воду в лицо.

Рано он вернулся с охоты.

Я вытеснил его из пещеры. Обычно Осип меня слушался, но в этот раз течение его запаха подпрыгивало штормовой волной.

— Поведай секрет, как умаслил девицу? — Оса почтительно отступил к водопаду.

Летящие в лицо капли вынуждали его жмуриться.

— Глупышка мечтает о богатом женихе, — мне было выгодно, чтобы Оса вспомнил отрывок подслушанного разговора. — Я обещался взять ее в жены и сделать одной из нас. Наплел ей, что храню в подземелье десять сундуков золота. Дурочка растаяла как снежная баба. Хоть сейчас ее кусай — не пикнет.

Улыбка одобрения коснулась поджатых губ вампира:

— Поделился бы, выдумщик… Ради скрепления дружбы.

— Девка вся моя. Мне ее атаман преподнес. Ни с кем не стану делиться, — категорично отказал я.

— Я большой доли не отъем. Мне хошь чуток, — Оса артистично схватил себя за горло. — Во как надо! С позапрошлой зимы людской крови не вкушал. А в прежние времена ей одной жил.

— Ни капли не получишь! Понял?!! — я сморщил нос и выпустил клыки. — Не подходи к кладовке, и остальным передай, чтоб не докучали прошеньями. Моя добыча, и мне одному ее полагается есть.

«Ну и жадоба ты, Тихон!» — прочел я в прищуренных глазах Осипа.

К пещере медленно подползала мокрица, скрипя хитиновой броней туловища. Оса размазал ее ладонью и скрылся за водопадом.

Настоятельное увещевание не донимать меня просьбами поделиться не нашло отклика среди вампиров стаи. Вслед за Осой меня начали обхаживать Нюша и Лаврентий, чуть позже «проснулись» Пятак, Глаша и Шурочка. Не претендовала на раздел Настиной крови только Регина, и то из уважительного страха перед Демьяном.

«Пусть меня считают за последнего жмота, а девчонку я им не выдам», — размышлял я, сидя как цербер возле кладовки. Вместо полноценной охоты в лесу я перебивался горными сурками, а мой мозг, отвергший необходимость сна, придумывал план возвращения Насти домой.

На третью ночь, дождавшись ухода стаи в лес, я освободил Настю и привел ее к водопаду через потайной вход.

«Сегодня же ты должна выехать из Волочаровска, и никогда сюда не возвращайся. Если упыри тебя найдут, обоим нас придет конец. Скажи родителям, охотникам, что место волшебное тебя не принимает, что плохо тебе здесь и душно, и непереносимые кошмары снятся по ночам. Скажи, что увядаешь здесь ты. Но — ни слова обо мне, и обо всех нас. Поняла? Не то найду тебя и более не пожалею».

— Я уеду нынче же. К тетке… она живет в Великих Луках, — дрожащим шепотом произнесла взволнованная Настя, — Благодарю тебя, Тихон.

— Нигде не вспоминай обо мне, — я посмотрел в ее глаза внушающим взглядом.

— Для всего люда о тебе забуду, а сама всегда буду помнить.

Сняв с девушки платье, я надел на нее давно нестиранную рубаху и отрезал заговоренным клинком ее косу. Приказал Насте оставаться на месте, а сам сбегал в можжевеловую рощу и откопал припрятанного там обескровленного кабана. Содранную с кабана шкуру я вернул в землю, а тушу нарядил в платье и лентами прикрутил к ней косу.

Я бросил тушу в реку на радость голодным угрям, после чего смыл кабаний запах с кожи, надел чистую рубашку и вернулся к девушке.

Напомнив, что она не должна бояться, я сделал глубокий надрез клинком на ее шее. Настя пронзительно закричала. Артериальная кровь хлынула на меня ярко-красным фонтанчиком, заливая грудь и живот и вскрывая застарелые язвы души. Я сделал пару маленьких глотков и зализал порез, не оставив от него следа. Настя просияла благодарственной улыбкой, когда я поднял ее на руки.

Я спрыгнул с девушкой на берег, опустил ее в обмелевшую реку, свободную от пожирающих кабана угрей, и кивком обозначил, что ей пора уходить. Помахав на прощание рукой, Настя подняла оставленные мной сапоги, которые она должна была надеть на берегу для маскировки запаха, и побежала вниз по течению к узкой расщелине между горами.

Стая обычно подходила к пещере с противоположной стороны. Я надеялся, что неписаное правило не нарушится. А еще я надеялся, что Настя никому не расскажет обо мне и уедет из Волочаровска.

Крик девушки привлек стаю. Вампиры прервали охоту. Они все еще рассчитывали на мою щедрость и дружескую солидарность. Но поняли, что припозднились, увидев меня у края пропасти — испачканного кровью и разомлевшего от приятного волнения. Мне не пришлось притворяться счастливым, я действительно был счастлив. Рискованная затея удалась на славу — еще одна человеческая жизнь была спасена.

Я сделал дыхание частым, но неглубоким, как после сытного ужина. Занятый самоконтролем, я не отвлекся поприветствовать вожака.

Демьян обнюхал меня и посмотрел вниз. В реке черной массой копошились гребешковые угри. Поднимая из воды обрывки крестьянского платья, они хрустели раздробленными костями и трепали несъедобную девичью косу. Высокая влажность ослабила чутье вампиров, кабанины никто не почуял.

— Сладка была девица? — Демьян вынудил меня обернуться.

— Сотовый мед кислее, государь. Не описать пером, как вы меня облагодетельствовали. До последнего дня жизни буду вам признателен.

— Рад, что ты доволен, Тишка, — Демьян подпустил ко мне нетерпеливо топтавшуюся на камнях Нюшу, и она принялась меня облизывать, скрипя зубами от голода.

Не отталкивая ее, я перевел взгляд на остальных сородичей. Они молчаливо подпаливали меня недовольными огоньками глаз и мысленно повторяли: «Жадина-говядина».

Обнаружив в лесу след пришлого вампира, ведущий к человеческому городу, я пошел по нему. Он был оставлен ночью, и сейчас, на рассвете, ослабевал, смывался росой. Несмотря на то, что Демьян велел пока не гонять чужаков, оставлять их «на попечение» охотников, я захотел узнать, что натворил мой собрат в Волочаровске.

Взобравшись на забор, я сел на нем, осматривая широкую окраину города, продолжавшего расти, но пока еще умещавшегося внутри осиновой «крепостной стены».